— Ахъ, да… Дѣйствительно. Наконецъ-то кое-что попалось.

— Тише говорите.

Охотники приготовились и взяли ружья на перевѣсъ.

— Кому стрѣлять? — шопотомъ спросилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

— Да ужъ стрѣляйте вы. Ваша собака стойку дѣлаетъ.

— Мнѣ нехочется васъ-то обидѣть. Давайте ужъ вмѣстѣ стрѣлять. Стрѣляйте и вы… Однако, что-же это?.. Смотрите, она уже что-то нюхаетъ въ кустахъ. Нѣтъ, это не дичь.

— Нѣтъ-ли барсуковой норы? Осторожнѣе, осторожнѣе подходите.

— Да я и такъ осторожно.

Охотники тихо приблизились къ кустамъ ракитника и раздвинули вѣтви. Въ кустахъ лежалъ внизъ лицомъ мужикъ.

— Фу, ты пропасть! Ну, дичь! — воскликнулъ докторъ.

— Мертвый или пьяный? Смотрите, онъ не дышетъ. Это мертвый, — сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и тронулъ мужика ногой въ бокъ.

Мужикъ пошевелилъ рукой.

— Пьяный, должно быть, — отвѣчалъ доктору наклонился надъ мужикомъ, потрясъ его за руку и крикнулъ:- Почтенный! Ты чего тутъ?

— Постой… Не замай… — послышался откликъ.

— Вставай! Нечего тебѣ тутъ валяться на сырой землѣ. Еще простудишься.

Мужика начали расталкивать. Онъ приподнялся, посоловѣлыми глазами посмотрѣлъ на охотниковъ и сталъ почесывать у пазухи. Черезъ минуту онъ зѣвнулъ и проговорилъ:

— Гдѣ купецъ-то?

— Какой купецъ? — спросилъ докторъ.

— Да нашъ купецъ… Купецъ Аникій Митрофанычъ. Фу, ты пропасть! Да какъ-же это я заснулъ-то? Повелъ я утречкомъ Аникія Митрофаныча въ Калиново къ бабенкѣ тутъ одной… Вы, господа, его ищете, что-ли? Аникія Митрофаныча?

— Ничего мы не ищемъ. Мы охотимся, ну, а наша собака и нашла тебя.

— Охо-хо-хо! — зѣвалъ мужикъ. — Какъ-же это я уснулъ-то? Вы изъ Зеленова?

— Да, изъ Зеленова.

— И я зеленовскій. Ахъ, ты шутъ! Да гдѣ-же купецъ-то?

— Никакого мы купца не знаемъ. А вотъ нашли тебя и думали, что ты мертвый.

— Зачѣмъ мертвымъ быть! Мы сегодня рано утречкомъ съ купцомъ загуляли, да и съ вечера были хвативши. Купецъ вашъ-же охотникъ. Онъ тутъ съ субботы чертитъ. Хорошій купецъ, ласковый… «Все, говоритъ, мужской полъ, да мужской полъ, а мнѣ, говоритъ, съ мужскимъ поломъ пить надоѣло и скучно. Приведи, говоритъ, ты меня къ такой бабѣ, которая-бы разговорить меня могла». Тьфу! Одолжите, господинъ, окурочка покурить.

Докторъ далъ. Мужикъ затянулся окуркомъ, хотѣлъ подняться, но не удержался на ногахъ и опять упалъ въ кусты.

— Вотъ какъ разлежался! Вѣдь это земля меня притягиваетъ, — пробормоталъ онъ. — Тьфу! Неужто купецъ-то ушелъ? «Желаю, говоритъ, видѣть бабу, которая-бы меня разговорила»… Вашъ-же охотникъ… Ну, у насъ есть такая баба въ Калиновкѣ… Василиса Андреевна… Повелъ я его къ ней… Сѣли тутъ, выпили…

— Пойдемте, докторъ… Ну, его… — сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

— Постойте… Погодите, Викентій Павлычъ… А молодая и красивая эта баба? — заинтересовался докторъ.

— Ахъ, бабникъ, бабникъ! Пойдемте.

— Погодите. Красивая эта баба?

— Да ужъ баба — одно слово — мое почтеніе! Самая веселая. Ты ей слово, а онъ десять. И пѣсни пѣть горазда. Ахъ, купецъ, купецъ! Тьфу!

— Постой. Далеко эта баба живетъ?

— Вдова-то? Василиса-то Андреевна?.. Мы гдѣ теперича, баринъ, будемъ?

— Да мы на Разваловомъ болотѣ.