|
Бурцев слышал пресловутый глас народа. — Не-на-до-бен! — Все колдовские самострелы-громометы в Волхо-о-в! Все без остатка! — И доспех Васькин заговоренный — туда же! Но жизнь своему воеводе князь все же отстоял: — Громометы — берите, топите! Кольчугу — тоже! Нужен вам другой воевода — да будет так! Но Василько казнить не позволю! На том и порешили. Вече расходилось, гудя и бурля. Но все же мирно расходилось. А через четверть часа в горницу вступил хмуролицый князь в сопровождении владыки Спиридона. Сказал, отведя глаза: — Нужен мне, Василько, верный человек в Пскове. Князя псковичи себе никак не выберут, и неспокойно там нынче. Да и за балвохвальской башней никто лучше тебя не присмотрит. Что, возьмешься? Бурцев усмехнулся. Вроде как почетная ссылка выходит? Альтернатива казни и позорному изгнанию. Что ж, оно и к лучшему. Буйным Новгородом он уж сыт по горло. — Возьмусь, княже, — Бурцев кивнул. — Только людей своих с собой заберу. — Бери, — охотно согласился Александр, — И еще дам, сколько потребно. Ты уж прости, Василько, но новгородцы тебе здесь все равно жить не дадут. И... И к величайшему удивлению владыки, гордый князь Александр Ярославич, по прозвищу Невский, не гнувший спину ни перед врагом, ни перед другом, поклонился вдруг в пояс своему воеводе. — ...И спаси тебя Господь, что не пропустил бунтовщиков к семье моей и к семьям дружинных людей. Не держи зла, Василько, ни на меня, ни на господина Великого Новгорода. Бурцев вздохнул, кликнул китайского мудреца, протянул ключ от тайного арсенала, что перестал быть тайным: — Сыма Цзян, сдай князю оружие «небесного воинства». Все оружие. И кольчугу немецкую не забудь. Китаец кивнул, вышел с князем за дверь. Эх, славная будет нынче пожива ненасытному, ничьей воле неподвластному Волхову. ...Уезжали скрытно, как тати. Поздней ночью уезжали. Лишь выбравшись из притихшего города, засветили факелы. А на душе при всем при этом было хорошо и покойно. — Васлав... — Сыма Цзян вдруг заговорщицки подмигнул глазом-щелкой. — Что, Сема? Китаец приоткрыл седельную сумку. Два «шмайсера» и ручная граната-колотушка «М-24» на миг попали в факельный свет. Ну, проныра китайская! Заховал-таки от Ярославича! — Да как ты... — Не сердися, Васлав — зашептал Сыма Цзян. — Князя Александра говорилась, что в Пскова-города тоже сильна неспокойна и... — Что «и»? — Князя сама положила эта в моя сумка, когда никто никакая не видела. Князя сказала — отдавай для Василька. Ах, вот оно в чем дело! Прощальный подарочек, значит. Ну, спасибо, князь, на добром слове... Бурцеву стало веселее. — Ну-ка, Дмитрий, Гаврила, чего как на похороны едем? Запевайте! Теперь можно. Дурной буйный Новгород давно уж позади. А под рукой два ствола с гранатой. Чего еще желать? Подтянули все. Даже китайский мудрец Сыма Цзян и татарский юзбаши Бурангул старательно выводили разудалую древнерусскую, слов которой и сам воевода толком не знал. Одна лишь дочь Лешко Белого, малопольская княжна Агделайда Краковская, смотрела печально. Но слезу, скользнувшую из-под ресниц, в темноте не заметил никто. Глава 9 — Ну, в чем дело, Аделаидка? — Он держал ее за плечи, он всматривался в лицо жены. И гадал: ну отчего ж оно так выходит? Почему любимое лицо ни с того ни с сего вдруг становится чужим и отрешенным? И не находил разумного объяснения. Не мог найти. Новгородские беды остались позади, а в Пскове все складывается, как нельзя лучше. |
