Это было как раз то, чего хотелось Элизабет. Роджер предложил ей даже больше, чем доверял родной отец! Завершить свое самоутверждение таким триумфом она не могла и мечтать. Это было ошеломляюще! Но вместо радости у нее вырвалось:

– Значит, как жена я тебе больше не нужна?

Глаза Херефорда сразу потеплели.

– Что ты, дорогая, как женщину я тебя люблю больше всего и ни на что не променяю. Я говорю о том, что, когда потребую от тебя исполнения рыцарского долга, ты будешь не вправе отказаться, ссылаясь на женские причины, скажем, обидевшись на меня, если я как муж запрещу тебе общение с кем то или какое то действие. Поняла?

– Кажется, да.

– Тебе нужно время подумать? Мы тут пробудем еще одну или две ночи. Времени у тебя немного.

– Нет, – тихо сказала она, – думать мне нечего. Ты можешь взять мою верность и преданность, когда захочешь. Я буду твоим «человеком» и женщиной одновременно.

Для стороннего наблюдателя эта сцена могла бы показаться комичной. В слабом свете раннего утра совершенно голый мужчина стоял над преклонившей колено женщиной с распущенными до пола волосами, что свидетельствовало об их тесной близости. Он обращался к ней как к своему вассалу мужского пола и когда давал ей свой поцелуй мира, губы его были жестки. Под конец он протянул ей свой меч со святыми мощами в рукояти, служившей одновременно и крестом, она поднялась, возложила на меч руки и поклялась. В заключение, как символ новой связи между ними, он вручил ей свою окровавленную перчатку и еще раз твердо, по мужски поцеловал. Для участников этой церемонии ничего забавного в ней не было. Оба были предельно серьезны. Херефорд впредь будет относиться к жене как к верному вассалу, а Элизабет в момент исполнения ее мечты с испугом поняла, что вовсе не хотела, чтобы отношения с мужем стали теперь такими, однако всей душой стремилась быть достойной чести, какой редко удостаивается женщина в личной жизни.

– Файт! – провозгласил Херефорд и уселся на постель, закутавшись в покрывало. – Теперь, Элиза, у меня есть для тебя дело.

– Ой, Роджер, не сразу! Я боюсь!

– Что? – удивился Херефорд, потом рассмеялся и привлек жену к себе. – Я стану умнейшим человеком на земле, когда научусь тебя понимать. Ты постоянно без спросу и согласия вмешиваешься в мои дела, а когда я прошу тебя что то сделать, тебе становится боязно. Неужели я был с тобой так груб и бесцеремонен или просил тебя о чем то невозможном?

– Ты был тогда другой. Когда вот такой, мне не страшно. Но я понимаю, почему тебя боится Вальтер и беспрекословно повинуются люди.

– Хорош бы я был лорд, когда бы сажал на колени и ласкал своих вассалов! – Херефорд снова смотрел по доброму и ласково улыбался. – А если бы еще испытывал к ним то же, что и к тебе, то вообще бы ничего не делалось: какая работа тут пойдет на ум? Я раньше думал, что женщин не делают вассалами, потому что они не могут носить оружие, но теперь вижу, что они опаснее другим. – Он засмеялся. – Слушай, Элизабет, мы всегда все делаем шиворот навыворот. Почему бы нам не продолжить в том же духе? Становится светло, мне ужасно некогда, много надо и тебе рассказать, так что… давай заниматься любовью.

Он опрокинул ее на постель, она не стала сопротивляться. Сначала она не испытывала ни желания, ни страсти, только чувство тепла, сделавшее ее нежной и податливой. Роджер, видимо, понял ее состояние, и его движения были неторопливыми, хотя и говорил, что времени у него нет. Иногда он совсем останавливался, целовал и ласкал ее, изгибался, чтобы потрогать губами груди, гладил бедра. Элизабет застонала тихо, потом громче, и когда Роджер замирал в нерешительности, – сама стала его подталкивать. Ее выражение стало сосредоточеннее, и она бессознательно все крепче прижималась к мужу.

Немного погодя, лежа на спине и смотря в полог над постелью, он сказал задумчиво:

– Помнишь, однажды сказал тебе, что ты будешь визжать, как сучка при вязке.