— Почему? — всё ещё хлопая глазами, спросил Костя.

— Потому, что она рыжая! — зло ответил Алёша, и, хотя это было глупо, братья поверили…

Тогда-то я понял, что Алёша не обыкновенный, а героический человек. Я бы никогда, даже во имя спасения, не мог признаться, что мне нравится девчонка. Я, конечно, знал, что Алёша соврал, но про это я не мог бы даже соврать.

Братья Рыжковы были потрясены этим признанием не меньше моего. Алёшино доверие их подкупило, и они решили немедленно сыграть какую-нибудь роль в его тайне.

— Здорово! — сказал Митя. — Я тебе поклялся, что об этом ни одна живая душа не узнает, так вот ты моей клятве верь. А теперь давай садись и записку ей пиши. Мы передадим.

— Ну вот ещё! — удивился Алёша. — С чего это я стану записки ей писать?

— Не знаю. Полагается — значит пиши. Пускай она знает, что эту банку ей не из хулиганства прислали, а из любви.

Алёша подумал и согласился. Он написал записку, сложил её восемь раз и передал Косте.

— За обедом передадим, — пообещал Костя, — сейчас её не найти. Их отряд в первую смену завтракает и уходит в лес.

— Алёша, а можно, мы эту записку прочтём? — спросил Митя. — Вдруг ты там чего-нибудь не то написал?

— Прочти, — пожав плечами, ответил Алёша.

Митя развернул записку и прочитал вслух: «Ты мне нравишься. Ешь мёд на здоровье. С. П.»

Митя покраснел, будто это он, а не Алёша признавался, что Вера нравится ему, и спросил:

— А «С. П.» — это «с приветом»?

— С приветом.

— Ловко… А мёд, между прочим, мы съели.

— Как это съели? Кто это вам позволил чужой мёд есть? — спросил я, приподнимаясь на кровати и впервые вмешиваясь в разговор.

— Мёд не чужой. Алёша его Вере отдал, а Вера — нам. Значит, он уже не Алёшин, а наш. И съели мы его не вдвоём — нас за столом пятнадцать человек сидит. Старший Рыжков показал мне язык и скрылся за дверью. Пробегая мимо окна, он крикнул:

— На завтрак не опоздайте! Там сегодня к чаю по целому блюдечку малинового варенья дают!

Мы вздохнули с облегчением. Одной опасностью стало меньше.

Алёша потребовал, чтобы я выложил на стол все свои рыболовные крючки и лесы. Он пересчитал их и пятьдесят положил в тумбочку, а сорок восемь себе в карман. Я было возмутился, но Алёша сказал, что сейчас мы эти крючки будем менять на малиновое варенье. Алёша считал, будто с этим вареньем нам удивительно как повезло. У Алёши на бумажке было записано всё, что под видом посылки от сына мы должны отнести старику. Крючки и лесы значились под цифрой 3. Когда он зачеркнул эту тройку, я понял, что остальных крючков мне тоже не видать. Мне было обидно, но спорить я не стал: в самом деле, не ехать же в Москву их покупать!

Около столовой нас встретила Валентина Степановна. Она посмотрела на нас как-то странно, но ничего не сказала. Мы проспали горн на подъём и на зарядку, и было удивительно, что никто нас не разбудил. То ли старшая вожатая решила дать нам выспаться, то ли уже решила отправить нас в Москву и на наше дальнейшее поведение махнула рукой.

В столовую мы попали вовремя. Ребята уже съели котлеты, манную кашу и принимались за чай с малиновым вареньем.

— Внимание! — громким шёпотом сказал Алёша. — В целях развития рыболовного спорта производится выдача крючков лучшего качества.

— Чего-чего? — закричали ребята, а Алёша зашикал на них и продолжал:

— Рыболовный спорт укрепляет здоровье здорового человека, а малиновое варенье — больного. Разве прописывают больному человеку встать с постели и пойти на речку удить рыбу? Нет. Больному человеку прописывают малиновое варенье, чтобы он ночью пропотел.