Четыре дня после этих событий Надежда никуда не показывалась: ждала дурных последствий. Но всё было тихо в её деревеньке, уже засыпанной декабрьскими снегами. Поручик Текутев, видимо, пока никому не рассказал о встрече с плачущим корнетом Александровым, а майор Станкович ещё не решил, что ему делать с её тайной и со своей любовью.

Но в понедельник Надежду всё-таки вызвали в штаб полка, потому что пришёл ответ на её прошение об отпуске за 1809-й и 1810 годы. Она получила для отдыха три месяца. Передавая все нужные для отпуска бумаги корнету Александрову, полковник Клебек, летом переведённый к ним из Ахтырского гусарского полка, был как-то особенно любезен. Он предложил Надежде сесть и сказал, что хочет поговорить о ней об одном деликатном деле.

   — Я слышал, у вас какие-то нелады с эскадронным командиром. Это правда, корнет?

   — Да. — Она была готова к таком разговору. — Мы повздорили. Причиной, право же, был пустяк, и я сожалею, что погорячился.

   — Вы согласны пойти на мировую? При мне пожать майору руку в знак прекращения всяких споров и обид?

   — Да, конечно.

Майор Станкович, который слушал весь этот разговор, стоя в другой комнате, только покачал головой. Его царица держалась с полным самообладанием. Даже голос не дрогнул. Он решительно вышел в горницу и остановился напротив Надежды. Она отвела глаза, но внешне осталась спокойной.

   — Нечаянно, Александров, я обидел вас, — сказал майор. — Хочу в присутствии полкового командира принести вам свои извинения. Желал бы знать, что наша совместная служба в эскадроне нисколько не пострадает...

Они обменялись рукопожатием, во время которого Станкович незаметно стиснул её ладонь. Полковник Клебек с умилением наблюдал за ними.

   — Я рад, господа, что ваша ссора теперь улажена. Наш полк известен своей сплочённостью и дружбой офицеров, — начал он и далее прочёл им целую лекцию о том, как надо ценить и лелеять полковую дружбу, которая есть залог боевого товарищества и взаимовыручки.

Вместе со Станковичем Надежда вышла в прихожую. Здесь он молча взял её руку и поцеловал, потом галантно — хорошо, что Клебек этого не видел, — подал ей шинель и открыл перед нею дверь, как даму, пропуская её вперёд.

«Нет, эта игра ему не по силам, — думала Надежда, глядя на своего эскадронного командира, садящегося в кибитку. — Он не сможет относиться ко мне как прежде. Он никогда не забудет того, что было между нами. Он действительно без ума влюблён...»

   — Хорошего отпуска, корнет! — весело крикнул ей Станкович из отъезжающей кибитки. — Возвращайтесь поскорее к вашему взводу. Мы все будем вас ждать!

   — Слушаюсь, господин майор! — Она приложила руку к своей чёрной треугольной шляпе с золотой петлицей.

Тяжёлые мысли и плохие предчувствия терзали её всю дорогу от Кременца до Санкт-Петербурга. Прибытие в столицу, встреча с дядей, разговоры о Ване, о здоровье её отца и жизни Дуровых в Сарапуле также не дали ей никакого успокоения. Потому, отложив свидание с сыном на несколько дней, она пришла к особняку генерала Засса на Английской набережной и передала с лакеем свою визитную карточку для Александры Фёдоровны. Больше ей не с кем было посоветоваться.

   — Что-то вы совсем невеселы, мой друг. — Генеральша усадила гостя на диван. — Ну-ка расскажите мне о вашей гусарской жизни.

Надежда вздохнула:

   — Вы были правы в тот раз. В меня влюбилась юная дочь эскадронного командира. Она во всём призналась родителям. Подполковник предложил мне жениться на его дочери...

   — Как интересно! — воскликнула Александра Фёдоровна и позвонила в колокольчик, чтобы лакей принёс им кофе.