Надежда, привыкшая к тому, что кругом ничего не сыщешь, вопросительно посмотрела на Бурого: ни спирта, ни бинтов у неё не было. Но у полкового казначея нашлось и то и другое, а также время, чтобы заниматься делами однополчанина. По просьбе Надежды он отправился на поиски Зануденко, и скоро денщик уже стоял перед ней, вытянувшись по стойке «смирно».

   — Где ты был эти дни? — грозно спросила Надежда, нащупывая рукой лежащий у неё за спиной хлыст.

   — На остатней дороге, ваше благородие! — гаркнул Зануденко.

   — Где-где?!

   — На остатней дороге. А казаки меня в лагерь не пустили и вашу шинель, что мехом подбита, хотели отнять...

   — Не лги!

   — Никак нет, ваше благородие! Лгать теперь совсем невозможно! — Он сообразил, что барин настроен решительно и за самовольную отлучку может его побить. Потому денщик с невыразимой преданностью заглядывал Надежде в глаза.

Положительно она не знала, что ей делать с этим человеком. Бывший гусар был рассеян, забывчив, часто терял и портил её вещи, иногда не мог выполнить простейших поручений. Единственное, что выходило у Зануденко очень хорошо, — чистка барских сапог, лошади и конской амуниции. Как-то из-за своей неповоротливости он попался под горячую руку Подъямпольскому, и тот приказал дать ему сто шпицрутенов для науки. Но Надежда не допустила этого. Она всегда помнила, что Зануденко — увечный воин и что она сама его выбрала, руководствуясь определёнными соображениями. Однако сегодня её терпению пришёл конец: ведь по милости этого дурака она три дня страдала от холода и, кажется, здорово простудилась.

Корнет Бурого 1-й с интересом наблюдал за объяснением Александрова со своим денщиком. Он сказал Надежде:

   — Je sais comment cela s’est-il fait. Les paysans nous ont apporté du foin. Ton domestique se trouvait la aumoment du chargement. Sur l’invitation de sa maitresse il s’est ensuite assis dans leur voiture et il est parti chez elle.

   — Et il est capable de cela? Je ne Ie crois pas. Mais qui est-elle? — удивилась Надежда.

   — Elle est veuve. Elle habite dans un petit village. C’est tout pres d’ici. Peut-etre préfere-t-elle un tel homme...

   — Bien! Mais que dois-je taire maintenant? — спросила она.

   — Rien! — рассмеялся корнет.

Зануденко слушал чужеземную речь, по интонациям офицеров догадывался, что поручик драться не будет, но продолжал стоять неподвижно и «есть глазами» начальство.

   — Где же твоя «остатняя дорога»? — спросила у него Надежда. — На хуторе у вдовы?

   — Так точно, ваше благородие!

   — Ну и наглец! К офицеру своему в военный лагерь не пошёл. У вдовы остался.

   — Я вам там постой приготовлял, ваше благородие. Вчера все ваши рубашки и батистовые платки перестирали. А нынче баньку затопили...

   — Слышал, брат, какие соблазны? — Надежда повернулась к Бурого.

   — А что? — сказал ей полковой казначей. — Езжай себе, отдохни до завтра. Я после тебя поеду, попарюсь в баньке. Ты меня заменишь здесь, в вагенбурге...

Ведя Зеланта в поводу, Зануденко доставил Надежду на хутор. Там хозяйка, крепкая баба лет тридцати, встретила раненого на поле боя офицера поклонами. Она отвела его в баню, затем уложила в светёлке на кровать под лоскутным крестьянским одеялом, сама подавала ему парное молоко и еду.