Надежда пробыла в Петербурге более месяца. Сидела с Ваней, три раза съездила в гости к генеральше Засс, побывала в театре, заказала себе новую зимнюю шинель и новую строевую шапку у мастера-австрийца из лейб-гвардии Уланского полка. Но сырой и морозный воздух Северной Пальмиры теперь оказался вреден для неё. Часто болело горло, не давал покоя кашель. При возвращении в Сарапул, на перегоне от Москвы до Казани, Надежда попала в полосу жестоких холодов и ветров и приехала домой совсем простуженной.

Третий день лежала она на постели в испарине, страдая от высокой температуры, удушающего кашля, болей в спине и груди. Контуженая нога снова распухла, рана над коленом ныла. Когда-то Надежда по справедливости считала своё здоровье железным, но, видимо, ратные труды 1812 года подточили его. Для своего нынешнего состояния она искала подходящее определение, и на ум приходили разные слова, вроде «глиняное», «гипсовое», «деревянное» и даже «кисельное». Её тягостные и порой бессвязные мысли прервал стук в дверь. Она сказала: «Войдите!» — и в комнате появился Андрей Васильевич, а за ним ещё один человек — в очках и с маленьким чёрным саквояжем, какие обычно носят домашние врачи. Присмотревшись, Надежда его узнала. Да и как было не узнать. Лекарь Вишневский принимал у неё роды.

   — Батюшка, что это значит?! — Она в гневе хотела встать, но новый приступ кашля уложил её в постель.

   — А вы не беспокойтесь, ваше благородие. — Лекарь подошёл и мягкими ладонями нажал ей на плечи. — Вы лежите, лежите...

   — Зачем вы пришли? — прохрипела она. — Я — здоров!

   — Сейчас посмотрим...

Поблескивая стёклами очков, Вишневский не спеша стал доставать из саквояжа и раскладывать на столе медицинские инструменты и склянки с разными снадобьями. Наконец, держа в руке металлический стетоскоп, он сел на её постель с краю.

   — Это вы теперь поручик Александров? Сдавайтесь на милость победителя. Будем делать медицинский осмотр.

   — Он не нужен! — Надежда накрылась одеялом.

   — Через своё упрямство, — сказал ей лекарь, — вы, Надежда Андреевна, вполне сейчас можете отправиться к праотцам. Отчего вы испугались? Ведь я не полковой ваш врач, а домашний.

   — Cela ne sert a rien... — пробормотала она и отвернулась к стене.

В разговор вмешался отец, всё ещё стоявший у двери:

   — Оставь свои выходки до другого раза. Болезнь твоя никому не нужна. Ни мне, ни Ване, ни литовским уланам. Я сейчас уйду. Ты будь любезна отвечать на вопросы доктора!

Дуров вышел. Надежда посмотрела на Вишневского и блестящий стетоскоп в его руках. Всё-таки это был человек, давно знавший семью городничего. Батюшка поступил разумно, прибегнув к его помощи. Она вздохнула и покорно сняла рубашку.

Самые худшие опасения Вишневского подтвердились. У поручика Александрова было тяжелейшее воспаление лёгких. При осмотре левой ноги пациентки он обнаружил большую опухоль, распространяющуюся на голень и бедро, а также — красный рубец на колене длиною в вершок.

   — А это откуда? — спросил лекарь, пальцами нажимая на кожу вокруг шрама.

   — От картечи, — буркнула Надежда. — С причинением боли в кости...

Готовясь к визиту в дом градоначальника, Вишневский пытался вспомнить Надежду Дурову, по мужу Чернову, которой он десять дет назад, в январе 1803 года, оказывал вспоможение при родах. Ничего особенного, однако, ему не вспомнилось. Беременность её протекала без патологии, роды, как у многих первородящих, были трудными.