Вишневскому в воображении рисовалось существо мужеподобное, с тяжёлыми плечами и руками, с грубым голосом и вульгарными манерами. А как же иначе: женщина — и среди солдат, в мундире, верхом на лошади, с саблей наголо. Но нашёл он в постели лёгкую, как пёрышко, длинноногую, застенчивую, вроде девочки-подростка, особу и сразу решил про себя, что есть в ней некий своеобразный шарм, тонкость, здешним дамам несвойственная.

Уж он-то их, дворянок и чиновниц, купчих и мещанок, за тринадцать лет лекарской службы всех перевидал. Но ведь и они к нему, убеждённому холостяку, владельцу двухэтажного дома с медицинским кабинетом, очень хорошему врачу, дворянину и обаятельному мужчине, далеко не всегда были равнодушны...

Вишневский попросил Надежду повернуться к нему спиной и долго выстукивал ей лёгкие, потом, приложив ухо, вслушивался в хрипы при вдохе и выдохе, спрашивал о болях в горле, в груди. Картина недомогания постепенно вырисовывалась, и он искал пути эффективного лечения. Он захотел поставить её на ноги во что бы то ни стало. При сём лекарь объявил дочери городничего, что это интересный, с точки зрения медицины, случай и потому он будет лечить её собственными медикаментами, а не аптечными. Надежда кивнула. Сейчас ей было всё равно, чьи медикаменты, лишь бы доктор поскорее ушёл.

К вечеру принесли от лекаря склянки с отварами и настоями трав, а также записку, очень подробную, что, сколько и когда пить. Горничная Наталья подала ей стакан с прозрачной, золотистого цвета, жидкостью, сохранившей слабый фиалковый запах:

   — От кашля и от жара, матушка барыня Надежда Андреевна. Велено выпить вам всё это до дна.

   — Ну и гадость! — пригубив, Надежда поморщилась.

Между тем некоторое улучшение наступило уже через четыре дня. Что было его причиной, Надежда точно не знала: отвары ли из трав, каждодневные ли визиты господина Вишневского, когда он ласково разговаривал с ней о своём понимании её болезни и травах, которые сам собирал в окрестностях Сарапула, сушил и обрабатывал, или же просто силы её молодого организма.

При следующем посещении лекарь поставил на стол баночку с какой-то мазью, снял сюртук, закатал повыше рукава белоснежной рубашки и сказал:

   — Теперь начнём втирания. Это лекарство я приготовил для вас сегодня утром. Я смешал с персиковым маслом разные бальзамы. Старинное и хорошо проверенное средство...

   — Что я должна делать? — Она подозрительно посмотрела на банку.

   — Снимите рубашку и ложитесь на постель лицом вниз. Втирание я начну со спины...

Она почувствовала, как мягкие тёплые ладони врача легли на её обнажённые плечи. Мазь тоже была тёплой, мягкой, пахучей.

   — Имеете ли вы какие-нибудь сведения о вашем муже? — вдруг спросил Вишневский, продолжая энергично втирать снадобье.

   — Нет. — Она насторожилась и повернула к нему голову.

   — А я имею. Позавчера вечером в нашу уездную больницу был доставлен губернский секретарь 10-го класса Василий Степанович Чернов с сильным обморожением обеих ног...

Этот разговор, имевший для Надежды огромное значение, был продолжен в столовой. Городничий, видя усердие врача, стал часто приглашать его на обед. Теперь к столу вышла и Надежда, надев на правах больного рубашку при чёрном шёлковом галстуке и длинный бархатный архалук с воротником-шалькой, а не мундир.

В полном молчании выслушали Дуровы рассказ Вишневского о том, что Чернов, будучи мертвецки пьян, выпал из санок на крутом повороте, а кучер его, также пьяный, ничего не заметил, пока не доехал до места.