— Слушай, Соколов, — после долгого молчания сказал Каховский. — Твоя служба мне известна. Я хотел, чтоб ты был в моём полку офицером. Но нет на то соизволения начальства. Велено отправить Тебя в Витебск, в штаб армии. Для того прибыл к нам адъютант графа Буксгевдена поручик Нейдгардт...

Надежда медленно перевела взгляд на молодого лощёного офицера, стоящего у окна. С торжеством разоблачителя смотрел он на неё и улыбался. Не нужно было иметь никакого шестого чувства, чтоб догадаться, что он её враг.

   — ...честно, как подобает солдату, отвечай на его вопросы, — донёсся до неё голос генерал-майора, затем дверь захлопнулась, и они остались в комнате одни. Теперь ей стало понятно, что за беседа будет с поручиком и зачем он сюда явился.

Ещё по дороге в Полоцк Александр Нейдгардт решил, что начнёт свой допрос с прошения её отца и дяди, поданного на высочайшее имя. Наверное, она знает почерк своего родственника, и это сделает её разговорчивее. Он сел за стол, придвинул к себе стопку чистых листов бумаги, обмакнул перо в чернильницу:

   — Как ваше имя?

   — Александр Васильев сын Соколов, — тихо ответила она.

   — Я спрашиваю у вас ваше подлинное имя. Под-лин-ное. Ясно?

   — У меня нет другого имени.

   — Сейчас нет, но год назад оно у вас было. Надежда Дурова, по мужу Чернова. Я имею документ, подтверждающий это. Не угодно ли взглянуть?

Она взяла письмо и сразу узнала почерк дяди Николая. Так вот почему отец не прислал ей ответа. Они решили силой вернуть её домой. Им всё ещё кажется, что она — неразумная девчонка. Сегодня придумала одно, а завтра ей взбредёт на ум другое. Они не понимают, что она сделала свой выбор. Боже мой, как больно знать, что отец, дорогой и горячо любимый, не хочет принимать этого...

Нейдгардт увидел, что лист бумаги задрожал в её руке.

   — Будете говорить? — спросил он, взяв письмо обратно.

Надежда молчала. Усилием воли она вновь распрямила плечи, крепче обхватила пальцами ножны сабли, прижав её, как положено по уставу, к малиновым лампасам парадных конно-польских панталон.

   — Учтите, что запирательство вам не поможет. Оно только усугубит вашу вину, — пригрозил поручик, видя, что чистосердечное признание и тем более раскаяние не наступает.

   — Мою вину? — переспросила она. — О какой вине вы говорите?

   — Вы фальсифицировали документы.

   — Да, я покинула дом свой, чтоб стать воином. Да, надев мундир, я присягнула нашему государю. Но я принадлежу к российскому дворянству. Я — свободный человек, я...

   — Вздор, — оборвал он её. — Вы только женщина и должны знать своё место.

   — На места извольте указывать собакам, а не свободным людям! Никто не смеет отобрать у меня священного права выбора.

   — Ваш пол должен определять ваш выбор!

   — Неправда! Сегодня этот выбор мал, но завтра за мной, может быть, поедут другие женщины...

   — Чтоб баб — в солдаты?!

   — Такое не каждой по плечу. Уж я-то знаю. Но надо показать пример. Не век же сидеть нам всем в четырёх стенах и безропотно внимать хозяевам жизни...

   — Кому?

   — Ну вам, мужчинам...

Нейдгардт ничего подобного прежде не слыхивал. До десяти лет он пробыл в имении отца, где у дьячка выучился счёту и грамоте. Затем его отправили в частный пансион, и там ознакомился он с Законом Божьим, географией, историей, французским и немецким, а также с арифметикой.