Как он был строен и высок, как красив в тёмно-зелёном мундире с голубым воротником лейб-гвардии Семёновского полка! Светлые волосы слегка напудрены, прекрасные голубые глаза сияют, губы складываются в улыбку.

   — Я слышал, что вы — не мужчина. Правда ли это? — донёсся до неё ласковый голос.

   — Правда, ваше величество, — еле слышно ответила она, и время для неё как будто возобновило свой бег.

Император, видя, что Надежда никак не может прийти в себя, взял её за руку и повёл к большому овальному столу посреди кабинета. Там она увидела все свои бумаги, привезённые Зассом из Витебска. Александр Павлович показал рукой на листы, исписанные разными почерками:

   — Здесь все о ваших деяниях в 1807 году. Но я желаю знать, что было с вами ранее. Кто ваш отец, мать, муж?

Она, помедлив самую малость, взяла себя в руки и коротко, но внятно рассказала историю своей семьи, замужества, побега из дома, путешествия на Дон и оттуда в Гродно, вербовки в Конно-Польский полк. Она назвала всех, кроме урядника Дьяконова из Донского полка майора Балабина 2-го.

   — Значит, у вас есть шестилетний сын?

   — Да, ваше величество.

   — В формулярном списке из полка указан ваш возраст — семнадцать лет. Одно с другим как-то не сходится...

   — Мне пришлось скрыть свой настоящий возраст.

   — А не много ли всего вы скрыли? Имя, возраст, пол, семейное положение... И ради чего?

Так прозвучал самый главный, ключевой, вопрос. Надежда ждала его. Она много думала над своим ответом и решила, что он должен быть простым, коротким, адресованным сердцу, а не уму её августейшего собеседника.

   — Ах, ваше величество, — вздохнула она. — Это был жест отчаяния...

   — Отчаяния? — удивился государь.

   — Да. Разводы в наших краях не приняты. Муж требовал, чтобы я вернулась к нему. Он прислал письмо и грозил, что силой увезёт меня с Ванечкой из отцовского дома и мы уедем далеко в Сибирь, где он выхлопотал себе место...

   — А что ваши родители? — спросил император, заинтригованный этим рассказом.

   — Матушка не хотела мне помочь, отец колебался. Вот тогда я и решилась.

   — Решение весьма неожиданное.

   — И я так подумала, ваше величество. Никому в голову не придёт искать женщину в строю воинов. Никто не догадается, что под солдатским мундиром бьётся трепетное сердце гонимой жены и одинокой матери!

   — Это верно, — согласился Александр I, и голубые глаза его на миг затуманились: он пожалел несчастную Дурову-Чернову.

   — К тому же, — продолжала Надежда, — у нас много говорили о войне с французами. Все обсуждали битву при Аустерлице, и я...

   — Эта баталия вызвала в обществе самые нелепые толки! — тотчас перебил её государь, забыв о сути их разговора. — Никто в России не понимает, что произошло под Аустерлицем. А я говорил и буду говорить, что борьба с империей Наполеона не кончена. Она потребует от нас неимоверных усилий. Тильзитский мир — не более чем передышка... Впрочем, вы воевали в Пруссии и знаете, какова французская армия...

   — Да, ваше величество. И если женщине идти в армию, — то в годы суровых испытаний для Отечества, в годы небывалых доныне войн!

Она замолчала, глядя на императора. Он ходил перед ней по кабинету во власти каких-то своих дум, по привычке сплетая и снова разводя длинные пальцы белых холёных рук.