Нет, вроде не от меня.

    Успокоившись, вернулся в палату. Там уже просыпались. И первым делом, конечно, врубили репродуктор! Пока не втянули в неизбежный утренний треп, одноруко умылся, почистил зубы – и на свежий воздух.

    Вышел. Огляделся.

    – Простите, пожалуйста. С вами можно поговорить?

    Прямо передо мной с вежливыми улыбками ожидали моего согласия две милые глупенькие девчушки, и у каждой в руках наготове кипа глянцевых душеспасительных журнальчиков.

    Иногда мне хочется всех поубивать. И даже не иногда. Мое молчание было воспринято неправильно.

    – Вы согласны с тем, что человек сейчас больше всего страдает от одиночества? – округляя от искренности глаза, спросила та, что повыше. – Даже находясь в толпе! Даже…

    – Нет, – тяжко изронил я. – Не согласен.

    Последовала секундная оторопь. К такому простому, напрашивающемуся ответу они почему-то готовы не были.

    – Какое одиночество, девушки? – процедил я. – Какое, к чертям, одиночество? Вот я вышел, чтобы побыть одному. И тут же подруливаете вы. Никуда не скроешься! Христос от вас в пустыню на сорок дней уходил – так и там достали!

    Как ветром сдуло. Испуганно извинились и пошли отлавливать другого увечного, благо прогуливалось нас возле корпуса более чем достаточно. Уж не знаю, поняли они намек, не поняли. Насчет Христа в пустыне и кто Его там доставал. Наверное, нет.

    Раздосадованный, я пересек прогулочную площадку, где возле перил хмуро перекуривали две пижамы и один халат. Достал сигареты, стал рядом, оглядывая исподлобья больничный парк. Жаркий выпал июнь. Кое-где уже листья жухнут. Скучный пейзаж.

    Стоило мне так подумать, пейзаж повеселел.

    * * *

    Джип ворвался на территорию комплекса, едва не снеся правую стойку ворот, и на хорошей скорости устремился в нашу сторону. Его болтало. Со скрежетом зацепив по дороге опрометчиво припаркованную у бровки легковушку, он едва не вмазался в парапет и затормозил как раз под нами.

    Курильщики, и я в их числе, легли животами на перила, ожидая продолжения.

    Распахнулась передняя дверца, и на асфальт выпало окровавленное тело. Полежав, оно поднялось на колени и потащило из недр джипа другое окровавленное тело. После чего оба тела поползли в сторону приемного покоя. Вернее, ползло только первое, а второе оно за собой волочило.

    – С разборки, – понимающе заметил кто-то из старожилов и погасил окурок о край урны.

    Навстречу ползущим вышла тетенька в белом халате и, укоризненно покачав головой, ушла обратно. За подмогой.

    * * *

    Самое жизнерадостное отделение – это травматология. Если сразу не убился, значит починят. Именно починят, а не вылечат. Лечат в других отделениях. А здесь врачи, представьте, носят в карманах белых халатов слесарный инструмент. И когда кто-нибудь из них перекладывает мимоходом из правого в левый кусачки или пассатижи, больной понимает, что будет жить.

    Отремонтируют.

    И юморок здесь тоже своеобразный.

    Заведующий отделением совершает утренний обход. Берет у меня градусник, смотрит. Далее благосклонный кивок:

    – Нормально. Остываешь… – И шествует к следующей койке.

    Где-нибудь в гастроэнтерологии после таких слов пациент мгновенно бы окочурился, а тут невольно начинаешь ржать.