|
В Первую мировую его ранило, и он вернулся домой в Париж поправляться в отцовской квартире, где художник рассказал сыну о своей жизни — в примечательно санированной версии. В своей книге Жан Ренуар упоминает о «той маленькой девочке Марго», к которой его отец относился с большой нежностью, но она умерла, и теперь он должен как-то узнать о ней побольше. Марго (Маргерит Легран) не была никакой «маленькой девочкой», как это видно по тем картинам, где она изображена, а это основные работы Ренуара 1870–1880-х годов: «Мулен-де-ла-Галетт» и «Завтрак гребцов», — равно как и на ее портретах, хотя на его «Качелях» изображена отнюдь не Марго. Эту фигуру для своего персонажа я выбрал из-за ярких ультрамариновых бантов у нее на платье. По свидетельствам друзей ясно, что Ренуар был влюблен в Марго, и когда она умерла (доктор Гаше действительно приезжал из Овера ее лечить), художник впал в отчаяние и пару лет провел в скитаниях, после чего вернулся в Париж и женился на Алин Шариго — «его идеале». Не случайно, что все девушки Ренуара — как-то на одно лицо. Он выбирал их согласно этому идеалу. Сын приводит в книге его слова: «Нужно только найти свой идеал, потом на ней жениться — и можно любить их всех». После чего он говорит: «Но никогда не доверяй мужчине, которого не трогает вид хорошенькой женской груди».
Оба Профессёра у меня вдохновлены другим персонажем, упоминающимся в биографии Ренуара. Там говорится об академике на пенсии — они жил в районе Маки, носил медаль от государства и пытался дрессировать крыс, чтобы они состязались между собой на колесницах, как в романе «Бен-Гур». Роман этот был опубликован только в 1880 году, а воспоминания Ренуара относятся к 1890-м, когда художник снова переехал на Монмартр с женой и всеми домашними, но я перенес крысиные бега Ле-Профессёра в 1870-й, чтобы они совпали с Франко-прусской войной. Для выявления личностей художников их письма оказались не так полезны, как можно было бы надеяться. Большинство писем того периода формальны и, похоже, напрямую противоречат воспоминаниям о тех художниках, которые их писали. Сезанн в своих письмах, например, выглядит глубокомысленным образованным человеком, чуть ли не болезненно вежливым, а все воспоминания его собратьев-художников сходятся в том, что его тянуло выставлять себя деревенщиной, грубой и бескультурной: он хлюпал супом и носил этот свой кричаще-красный пояс, дабы подчеркнуть, что он провансалец. Можно подозревать, что роль эту он играл, чтобы потрафить ожиданиям парижан. Переписка же Ван Гога и его брата Тео обнаруживает, как глубоко и аналитически Винсент подходил к живописи — метод его был весьма расчетлив, хотя на холстах, казалось, царило безумие. И по письмам видно, какую боль Винсенту приходилось превозмогать, когда он работал вдали от Парижа. В письмах Анри Тулуз-Лотрека ничто не свидетельствует о его распущенном образе жизни в Париже. Он был исполнительным и почтительным сыном и внуком — всегда сообщал домой, насколько прилежно он трудится, как у него обстоят дела со здоровьем и когда он навестит родню в следующий раз. Однако в Париже он был образцовым бонвиваном: сохранились фотоснимки, на которых он паясничает, переодетый гейшей, мальчиком-хористом, самураем, или показывает в мастерской свои картины в компании с совершенно голой проституткой по имени Мирей (она у него действительно была любимицей — вероятно, и впрямь потому, что была ниже его ростом). Он взаправду неделями жил в борделях и был завсегдатаем дансингов и кабаре Монмартра и Пигаль, включая знаменитый «Мулен-Руж» с его дурной репутацией. История о том, как он вызвал кого-то на дуэль из-за того, что противник раскритиковал картину Ван Гога, — правда, об этом случае вспоминают несколько его друзей, при том присутствовавших. |
