У Уистлера в возлюбленных взаправду была рыжеволосая ирландка по имени Джоанна Хиффернэн, которую он прятал от своей суровой маменьки, когда та наезжала в Лондон. И он на самом деле выбросил своего зятя в окно ресторана, когда тот попробовал покритиковать Джо; говорят, Уистлер с Джо вообще лишался рассудка. Джоанна действительно сбежала с его другом Курбе и позировала для самых скандальных и непристойных картин последнего, что существовали в то время. А Курбе и впрямь скончался от алкоголизма в Швейцарии, в изгнании и нищете. Было время, когда Уистлер и впрямь писал только по ночам, а дело о клевете, в которой он обвинил Джона Раскина, сравнившего один из его ноктюрнов с «банкой краски, выплеснутой в лицо публике», в итоге действительно уничтожило знаменитого критика. Довела его до ручки не сама компенсация, составлявшая всего фартинг (четверть пенни), а судебные издержки и усилия, потребные для защиты в суде. Раскин умер через несколько недель после окончания процесса.

На Монмартре не было «Буланжерии Лессар» — да и папаши Лессара не существовало, но жил другой булочник по фамилии Мюйен. Его заведение располагалось на рю Вольтер возле Школы изящных искусств, и вот он действительно вешал у себя в булочной полотна импрессионистов и покупал у них работы, чтобы художники не голодали. Когда Париж во время Франко-прусской войны осадили, Мюйен для своих покупателей готовил паштеты из крысиного мяса. А одну картину Писсарро действительно разыграл в лотерею, как у меня в Главе 3, и девушка, выигравшая его, говорят, действительно спросила, нельзя ли ей вместо картины взять сладкую булочку.

Кстати, о Писсарро. Читая любые воспоминания об импрессионистах и постимпрессионистах, невозможно найти более восторженных отзывов, нежели о нем. Он даже сегодня известен меньше прочих своих собратьев по искусству и в свое время снискал гораздо меньше успеха. Но он был учителем, другом и наставником почти для всех. Он писал вместе с Сезанном, Гогеном, Моне, Ренуаром, Сисле и, вероятно, десятком прочих художников. Самый старший в группе, он был всегда открыт новым техникам письма, и единственным из первых импрессионистов последовал за Сёра в пуантилизм и занялся методами оптического письма, хотя по возрасту Сёра годился ему в сыновья.

* * *

Вся шкала времени в романе выстроена вокруг того июльского дня в 1890 году, когда Винсент застрелился, из-за одного факта, на который я натыкался практически во всех исследованиях. Винсент Ван Гог на самом деле выстрелил в себя посреди того поля под Овером, на перекрестке трех дорог — выстрелил себе в грудь, а потом по пересеченной местности милю шел к дому доктора Гаше. Винсент и Тео похоронены бок о бок поблизости от того оверского поля. Я постоял на том перекрестке в чистом поле, прошел оттуда к дому врача, в котором сейчас музей, и все это время думал: «Ну что за художник так делает? Кто станет убивать себя выстрелом в грудь, а потом милю идти к врачу лечиться?» Вообще никакого смысла. Даже когда будете читать его последние письма, смотреть на его последние картины — «Церковь в Овере», «Пшеничное поле с воронами», «Портрет Аделин Раву» (дочери трактирщика из Главы 1), «Портрет доктора Гаше», — вам станет ясно, на каком пике своих творческих сил был этот парень. Очевидно же, что ему становилось только лучше. Смерть его стала и загадкой, и трагедией; это уступка, смирение, отказ, однако в этой смерти видится и великая страсть к совершенству, которое для себя способен определить лишь сам художник. Страстное стремление к этому совершенству, похоже, и лежало в основе почти всех его мук. Какова твоя норма для того, что никогда не делалось раньше? Какая муза тебя на это вдохновляет? Вот именно.