Теперь и вся комната вдруг стала крениться: стул и устланный ковром пол неожиданно начали уходить из-под ног. Роза схватилась за край стола, чтобы устоять, и при этом опрокинула стаканчик с дымящимся кофе, стоявший возле телефона. Кофе пролился на открытую газетную страницу, просочился на стеклянную поверхность стола и замочил юбку. Низ живота полосануло горячей болью, словно к телу Розы прикоснулись раскаленным утюгом.

«Брайан… мне больно… ты слышишь, Брайан?..» — неслышно шептали ее губы.

Усилием воли она заставила себя еще раз поглядеть на фотографию — на этот раз пристально, постаравшись сфокусировать на изображении все свое внимание.

Да, сомнений нет. Его лицо! Господи, дай силы перенести этот удар судьбы. С промокшей сморщенной фотографии на нее смотрело до боли знакомое заостренное длинное лицо и преследующие ее даже во сне глаза.

Глаза Брайана. Ее Брайана.

Случилось то, чего она больше всего боялась. Брайан полюбил другую! И не просто полюбил, а — еще ужаснее! — женился. Такого Роза не могла себе представить и в самом страшном сне.

И тут на нее накатил приступ черной ярости.

«Лучше бы уж его убило. По крайней мере, он остался бы моим до конца!»

Дрожа, Роза села на стул. Господи, да она и впрямь сходит с ума. Неужели она могла пожелать ему такое? Чтобы Брайан умер? Никогда, только не это…

«Это все неправда, — сказала она себе. — Я просто устала после вчерашнего. Этот разговор по телефону с Нонни. Опять она жалуется, как все плохо. Никто к ней не приходит. Старая ведьма, все еще думает, что даже из своих Сиракуз может дергать меня за ниточки. Ну как тут заснешь после таких разговоров. Неудивительно, что все у меня плывет перед глазами. Да, это, безусловно, мне привиделось, просто галлюцинация…»

Резким движением Роза сгребла мокрую газету и, скомкав, швырнула в корзину для бумаг.

«Ну вот и все. И ничего не было. Сейчас надо прибрать, вытереть стол. И заняться платьем, этим чудесным цветастым платьем, которое подарил мне Брайан в прошлый день рождения. Хорошо бы сразу отполоскать его в холодной воде, чтобы на нем не осталось пятен…» — мысли лихорадочно путались.

Да, именно этим она сейчас и займется. Пойдет домой и выстирает платье, прежде чем пятно расплывется еще больше. Потому что когда пятно высохнет, его ничем не ототрешь — ни мылом, ни пятновыводителем.

И снова перед ее мысленным взором возникла та фотография с подписью:

«…Молодой выпускник Колумбийского университета должен был быть отправлен домой с Окинавы после того, как его представили к «Бронзовой Звезде»… Но он подделал бумаги, чтобы незаконно вернуться в район боевых действий, где за несколько недель до этого был тяжело ранен и находился при смерти… Преодолев фактически-непреодолимые препятствия, он спас из плена красавицу-врача, которая раньше вернула его к жизни… Женщину, горячо им любимую…»

«Женщину, горячо им любимую, — подумала Роза. — Но это же я. Это ведь меня он любит. И мы с ним должны пожениться. Как только он вернется домой, как только он…

Я должна вывести это пятно. Черт! Оно уже, наверное, не отойдет. Скорее домой. Я должна…»

И вот она уже поднимается, чувствуя что руки и ноги совсем ее не слушаются, как у марионетки со спутанными нитками, у которой вывернуты все суставы. Она потянулась за сумочкой — и рука ее стала вытягиваться, словно гуттаперчевая: ее кисть, казалось, находится где-то далеко-далеко, будто она смотрит на нее в перевернутый бинокль.

Коридор. Она идет по нему, с обеих сторон — двери адвокатских офисов, и он кажется ей бесконечным туннелем. Ковер на полу, как зыбучий песок, в котором увязают ступни.