Вторая тетрадка оказалась розовой, в четких голубых клетках на белоснежной гладкой бумаге, на задней странице обложки можно было прочитать: Artikel Nr. 57 436 352 EVP 1,75 M. Наверно, сделано еще в ГДР, решил Гранцов, раскрывая тетрадь.

Все записи в ней велись, безусловно, одним человеком. Но почерк со временем менялся — он становился крупнее, буквы начинали вываливаться из клеток, и строчки свисали вдоль полей. Это был дневник молодой женщины, и ее воспоминания смешивались с фантазиями и сиюминутными заметками.

«Май или июнь, 1986. Я нанесла эмоциональный вред мужу и опустила свой эмоциональный тон до отрицательного уровня.

Лестничная клетка, мы стоим перед закрытой дверью нашей квартиры. Замок испортился, муж не может его открыть. Ночь, мы вернулись из гостей, был какой-то праздник, муж пьян. Он предлагает провести ночь в баре аэропорта, как в студенческие годы. Я ничего не отвечаю, сажусь на пол. Он становится на колени, просит поехать с ним. Я говорю, что он может делать что угодно, а я ухожу ночевать к соседке. Он уходит. Я иду к соседке. Там гости, трое мужчин и две женщины. Все пьяные. Муж соседки запирается со мной на кухне. Мы с ним спим. Это происходит как бы не со мной. Я словно смотрю эротическую кассету. Мы делаем это на столе, на подоконнике, на полу среди пустых бутылок. Утром муж соседки перелезает с крыши в нашу квартиру и открывает дверь. Мы с ним еще раз спим у нас дома. Муж возвращается днем. Он всю ночь бродил по городу, пытался переночевать на вокзале, его там обворовали.

Если бы я поехала с ним в аэропорт, ничего не случилось бы. Я сознательно опустила мужа до уровня затаенной обиды.

Мой собственный уровень в тот момент, скорее всего, можно оценить как удовлетворенность. Предыдущий уровень — скука. То есть я подняла свой эмоциональный тон, а тон мужа опустила, результатом чего стала тревога, то есть мой окончательный эмоциональный тон оказался резко отрицательным».

«Август, 1987. Я причинила эмоциональные страдания своей матери.

Ночь, телефонный звонок. Это звонит муж из стройотряда. Он просит встретить его на вокзале, у него будет много вещей. У меня в этот день семинар по дзэн-буддизму. Но я ничего ему не говорю про это и обещаю встретить. Тут же звоню своей матери и объясняю ей ситуацию: мне надо вести семинар, а она могла бы встретить поезд. Однако мои логичные аргументы не доходят до сознания матери. Вместо того, чтобы выслушать меня и помочь, она обрушивает на меня нескончаемые обвинения. Я пытаюсь ей объяснить, что интересы большого числа людей выше частных интересов одного человека, но она меня не слушает. Как назло, она услышала недовольное ворчание Ильи, который проснулся от всех этих полуночных дискуссий. Это не могло не дать ей еще один, сокрушительный, повод для обвинений. В конце концов я сказала, да, я блядь, я плохая дочь, но я твоя дочь, это ты меня сделала такой. И положила трубку, не дав ей произнести даже слова в ответ. Как выяснилось, ночью она даже вызывала «скорую», у нее были проблемы с сердцем.

Таким образом, я довела отрицательные эмоции матери от антагонизма до негодования, а потом и до отчаяния. Мой собственный тон при этом опустился еще ниже, до страха и сочувствия».

«Август, 1994. Я нанесла эмоциональный ущерб семье своего случайного знакомого.

Набережная в Париже. Я замечаю на скамейке Илью. Он сильно постарел за эти годы, растолстел. Он в дорогих очках и хорошем костюме. Я присаживаюсь рядом, пытаюсь установить контакт. Он обеспокоен моим появлением. Я начинаю говорить с ним, вспоминаю наши встречи, какой он был смешной и робкий, все время боялся, что муж вернется. Он отвечает односложно, все время оглядывается. Появляется какая-то толстая дама восточного типа, и он вскакивает ей навстречу. Они уходят, он скомканно прощается со мной.