Зато теперь понятно, почему Ульвид при такой силе живет так бедно. Видать, он отдал немало серебра бриттам, причем именно этим, живущим к северу от Сторборга. В этом селении и скот получше, и железа побольше, и мужчины покрепче. Почему Ульвид не перетащил некоторых из них на юг? Может, я считаю Ульвида сильнее, чем он есть? Не зря же он таится даже от бриттов. Наверное, он только и делает, что прячется да посылает повсюду Фарлея.

А ведь восстание бриттов три года назад… Кто его начал? Кто поднял всех бриттов по всему острову? Кто, если не Ульвид? Может, потому он нынче и говорит чушь насчет мира между нордами и бриттами, понял, что одолеть нас не сможет.

Я ходил кругами, отщипывал кусочки лепешки, подкидывал их и ловил ртом, вспоминал о Сторбаше, об отце и маме, пел придуманные Хвитом песни. Осмотрел каменный очаг, сложенный так необычно, пытался заглянуть в трубу, затем положил в него одно полешко и смотрел, как дым уходит наверх. Камни очага разогрелись, и запах сырости ушел. Затем я подтащил лавку поближе к стенкам очага, лег, едва касаясь спиной камней, и от тепла снова уснул.

Скрипнула тяжелая дверь. Легкое позвякивание железа. Я распахнул глаза, но масло в лампе давно выгорело. Темно. При мне ни топора, ни даже ножа. Чужое дыхание. Я слышал чужое дыхание, а рунную силу — нет. Безрунный? Кто? Во всем селении нет ни одного безрунного.

Два шага. От двери до меня всего два шага. Я вскочил и прыгнул на чужака. Холодная рука схватила меня за горло, сдавила и вшибла в стену.

— Ты не ищешь, — прошипел он. — Ты не ищешь меня.

— Радуйся, — выдавил я. — Найду — убью.

— Найди. Убей.

От него не веяло силой, но я не мог разжать ледяные пальцы на своем горле. Пнул его ногой, еще раз — будто в стену долбил.

— Найди…

Он разжал пальцы и исчез. Я, не переводя дух, бросился к двери, ударил плечом и… проснулся на полу. Камни очага еще не остыли. На всякий случай проверил выход: закрыт и подперт. Чужак приходил во сне.

Лучше пока не спать.

Я подкинул еще одно полешко, раздул погасшие угли и снова принялся бродить по дому кругами. Взял последнее полено, будто это топор, и начал дубасить стены, представляя на их месте то Ульвида, то Живодера, то Полузубого. Когда деревяшка раздробилась на щепки, я подобрал самую длинную тонкую и зажег на ее конце огонек, осветивший землянку.

Время тянулось медленно. Когда заканчивалась одна лучина, я поджигал следующую и глядел на ровный недвижный огонь. Еда закончилась, ведро в углу воняло, и в доме снова стало холодно и стыло.

Наконец я услышал, как за дверью послышалась возня, а потом увидел блеклый свет.

— Выходи, — сказал Полузубый и отошел в сторону.

Свежий холодный воздух показался сладким и дурманящим после нескольких дней в землянке.

— Ну и воняешь же ты!

Полузубый выглядел очень довольным, разве что не улыбался в половину зубов.

— В следующий раз выберу столб, — буркнул я. Накопленную дремоту как рукой сняло.

— Мы тебе подружку привели. Идем познакомлю.

И бритт пошел в центр деревни, к столбу. Я поплелся за ним. Всё лучше, чем оставаться одному.

Столб на этот раз был занят не мной. Как и в тот раз, его обступили бритты, вот только не плевались и грязь не кидали. Бабы что-то бурно обсуждали, но без злобы, мужчины смотрели с любопытством. Сзади на меня наскочил Живодер, потыкал пальцем в спину, сказал что-то о шрамах и Домну, я не глядя двинул локтем под дых и полез расталкивать толпу. Раз уж там моя подружка, так, может, нордку приволокли?

Спиной к столбу, привязанная за локти и щиколотки, стояла девушка, от красоты которой я оцепенел.