— Дранк! Дранк!

Я залпом проглотил содержимое из своего рога. Может, Сторбаш и не так богат на угощения, как Харальд, но медовуха тут была отменная, бриттландское пиво ей и в подмётки не годится.

Не успели мы перевести дух, как поднялся Альрик с ответной речью.

— Мы были в Сторбаше три зимы назад. Я помню, как мы вошли в этот гостеприимный город, чтобы вернуть похищенного Кая. Тогда он был всего лишь сопливым мальчишкой с жалкими двумя рунами. Впрочем, и ульверы ушли недалеко от него, даже я, хевдинг, был тогда карлом. И я благодарен лендерману Сторбаша Эрлингу, что он доверил мне своего единственного на тот момент сына. Возможно, после нашего отбытия Эрлинг понял, что сотворил, потому и поспешил с рождением второго сына.

Пирующие рассмеялись.

— Хотя, узнав Кая поближе, я понял, что Эрлинг обрадовался его отбытию.

Эта шутка не показалась мне смешной, но ульверы и некоторые сторбашевские ребята хохотали во весь голос.

— Дерзкий, своенравный, брыкливый, запальчивый… Но при этом храбрый, усердный в бою и на веслах, верный, упорный, готовый за товарищей жизнь отдать, хоть свою, но лучше чужую. Немалая заслуга в усилении хирда принадлежит именно Каю Эрлингссону, Каю Безумцу. Так что я хочу выпить за Сторбаш, который вырастил столь отменного хирдмана! Дранк!

— Дранк! Дранк!

После отца и хёвдинга вставали и другие люди: ульверы, сторбашевцы. Полузубый сказал речь от имени всех бриттов, не упомянув, почему они ушли из Бриттланда. Медовуха текла рекой! Я не мог оторваться от запеченной в меду трески. Вот вроде бы обычная рыба, с детства ел ее чуть ли не каждый день, а в Бриттланде ее не достать. Слишком уж далеко от моря Сторборг, потому морскую рыбу там и не продавали почти.

Когда закончились дранковые речи, пришло время для хвалебных. Сторбашевским воинам похвастать было нечем, к тому же они сами жаждали услышать истории о других землях, о новых тварях и подвигах, потому всё внимание захватили ульверы.

Такого же талантливого рассказчика, как Хвит, в хирде больше не было, потому говорили как умели.

Бьярне Дударь рассказал о Туманном острове, коварном торговце и огне, выходящем из-под земли. Эгиль — о болотах Бриттланда, а Простодушный — о рунном доме и Скирикре. Сварт поведал о злобном Хрокре, а Тулле дополнил его историю судом Харальда. И отец долго возмущался столь несправедливым решением конунга. Надо же, сын Эрлинга — изгой! Наши скитания после суда изложил Энок. А о битве с драуграми в Сторборге рассказал сам Альрик, при этом он ни разу не упомянул о моем даре.

После этого за столом разразился спор о том, что же случилось на Бриттланде, раз восстали мертвецы. Об Ульвиде мы рассказывать не стали. Местные жители вспоминали старые песни и легенды, где было хоть словечко о драуграх. Потом кто-то сказал, что Мамиров жрец разбирается в подобных вещах, так что пусть он скажет, от чего могут восстать мертвые.

Эмануэль ел мало, пил еще меньше, и я за медовухой и речами даже подзабыл, что жрец сидит подле меня.

— А что, ваш жрец не разобрался, кто виновник? — внезапно обратился ко мне Эмануэль.

— К-какой жрец?

Я аж подпрыгнул с перепугу.

— Да вон тот, одноглазый.

— Тулле-то? Да разве он жрец? Пальцев-то он не резал, в горах не сидит, руны не раскидывает, да и воздает хвалу Фомриру, а не Мамиру.

Палец с острым отросшим ногтем больно постучал по моему лбу.

— Уши есть, а не слушаешь.