Более двадцати раз обошел Мато укрепления, выискивая брешь, через
которую мог бы пройти. Однажды ночью он бросился в залив и в течение трех
часов плыл без остановки. Приплыв к подножью Маппал, он хотел
вскарабкаться на утес, но изранил до крови колени, сломал ногти, потом
вновь кинулся в волны и вернулся.
Он приходил в бешенство от своего бессилия и чувствовал ревность к
Карфагену, скрывающему Саламбо, как будто это был человек, владевший ею.
Прежний упадок сил сменился безумной, неустанной жаждой деятельности. С
разгоревшимся лицом, с гневным взглядом, что-то бормоча глухим голосом, он
быстро шагал по полю или же, сидя на берегу, натирал песком свой большой
меч. Он метал стрелы в пролетавших коршунов. Гнев свой он изливал в
проклятиях.
- Дай волю своему гневу, пусть он умчится вдаль, как колесница, -
сказал Спендий. - Кричи, проклинай, безумствуй и убивай. Горе можно
утолить кровью, и так как ты не можешь насытить свою любовь, то насыть
ненависть свою, она тебя поддержит!
Мато вновь принял начальство над своими солдатами и беспощадно мучил их
маневрами. Его почитали за отвагу и в особенности за силу. К тому же он
внушал какой-то мистический страх; думали, что он говорит по ночам с
призраками. Другие начальники воодушевились его примером. Вскоре войско
стало дисциплинированнее. Карфагеняне слышали в своих домах звуки букцин,
которыми сопровождались военные упражнения. Наконец, варвары приблизились.
Чтобы раздавить их на перешейке, двум армиям нужно было оцепить их
одновременно, одной - сзади, высадившись в глубине Утического залива,
другой - у подножия горы Горячих источников. Но что можно было предпринять
с одним Священным легионом, в котором числилось не более шести тысяч
человек? Если бы варвары направились на восток, они соединились бы с
кочевниками и отрезали киренскую дорогу и сообщение с пустыней. Если бы
они отступили к западу, взбунтовались бы нумидийцы. Наконец, нуждаясь в
съестных припасах, они рано или поздно опустошили бы окрестности, как
саранча. Богатые дрожали за свои замки, виноградники, посевы.
Ганнон предложил принять невыполнимо жестокие меры: назначить большую
денежную награду за каждую голову варвара или же поджечь лагерь наемников
при помощи кораблей и машин. Его товарищ, Гискон, напротив, требовал,
чтобы им уплатили, что следовало. Старейшины ненавидели Гискона за его
популярность: они боялись, чтобы случай не навязал им властителя; страшась
монархии, они старались ослабить все, что от нее оставалось или могло ее
восстановить.
За укреплениями Карфагена жили люди другой расы и неведомого
происхождения. Все они охотились на дикобразов и питались моллюсками и
змеями. Они ловили в пещерах живых гиен и по вечерам, забавляясь, гоняли
их по пескам Мегары между могильными памятниками. Их хижины, построенные
из ила и морских трав, лепились к скалам, как гнезда ласточек. |