|
Опираясь на сжатые кулаки, она, вся дрожа, высунулась из постели. Он продолжал: - Я добыл его для тебя из глубин святилища! Смотри! Заимф сверкал, весь залитый лучами. - Помнишь? - сказал Мато. - По ночам ты являлась мне в моих снах, но я не понимал безмолвного приказания твоих глаз! Она поставила ногу на скамеечку из черного дерева. - Если бы я понял, я прибежал бы. Я покинул бы войско, я не ушел бы из Карфагена. По твоему велению я спустился бы в пещеру Гадрумета, в царство теней. Прости! Точно горы давили меня, и все же что-то влекло меня вдаль! Я искал пути к тебе! Но разве я дерзнул бы без помощи богов?.. Идем! Следуй за мной, или, если ты не хочешь, я останусь здесь. Мне все равно... Утопи мою душу в своем дыхании! Пусть уста мои сотрутся, целуя твои руки! - Покажи! - сказала она. - Ближе, ближе! Занималась заря, и свет винного оттенка пронизывал тальковые пластинки в стенах. Саламбо прислонилась, обессиленная, к подушкам. - Я тебя люблю! - воскликнул Мато. Она прошептала: - Дай его мне! И они приблизились друг к другу. Она шла к нему в своей симарре, тянувшейся за нею по полу, и ее большие глаза устремлены были на покрывало. Мато глядел на нее, ослепленный ее красотой, и, протягивая ей заимф, как бы пытался заключить ее в свои объятия. Она отстранила его вытянутыми руками. Вдруг она остановилась, и они взглянули широко раскрытыми глазами друг на друга. Она не понимала, чего он хотел от нее, но все же почувствовала ужас. Ее тонкие брови поднялись, губы раскрылись; она вся дрожала. Наконец, она ударила в одну из медных чаш, висевших в углах красной постели, и крикнула: - На помощь! На помощь! Назад, дерзновенный! Будь проклят, осквернитель! На помощь! Таанах! Крум! Эва! Миципса! Шаул! Испуганное лицо Спендия показалось в стене, среди глиняных кувшинов, и он быстро проговорил: - Беги! Сюда идут! Поднялось великое смятение; сотрясая лестницы, в комнату ворвался поток людей - женщин, слуг, рабов, вооруженных палками; дубинами, ножами, кинжалами. Они точно окаменели от негодования, увидав Мато; служанки подняли вой, как на похоронах, и черная кожа евнухов побледнела. Мато стоял за перилами. Завернутый в заимф, он казался звездным божеством, вокруг которого расстилалось небо. Рабы бросились к нему; Саламбо их остановила: - Не трогайте его! На нем покрывало богини! Она отступила в угол, но, сделав шаг к нему и протягивая обнаженную руку, крикнула: - Проклятие тебе, ограбившему Танит! Гнев и месть, смертоубийство и скорбь на твою голову! Да растерзает тебя Гурзил, бог битв! Да задушит тебя Мастиман, бог мертвых! И да сожжет тебя тот, другой, которого нельзя называть! Мато испустил крик, точно раненный копьем. Она повторила несколько раз: - Прочь отсюда! Прочь отсюда! Толпа слуг расступилась, и Мато, опустив голову, медленно прошел среди них; у двери он остановился: бахрома заимфа зацепилась за одну из золотых звезд на плитах пола. |
