15

Воскресенье люди проводят дома, а я вот катаюсь на велосипеде. Зимой люди — у печек, летом — у окна, с книгой в руках, я же проскальзываю в дверь и уезжаю. Читаете ли вы книгу или иллюстрированный журнал, собираетесь ли с мыслями или открываете Библию на любой странице и прочитываете эту страницу — вы всегда черпаете что-то для себя полезное. А я вот предпочитаю весь день крутить педали, под солнцем или под дождем, все равно мчусь по равнине, свободный и одинокий, как носорог.

По правую и по левую сторону дороги — заросли олеандров с красными и розовыми цветами. А дальше за зарослями — оливковые деревья, несколько пиний, дикие вишни, два древних каменных дуба, вспаханное поле, два ряда виноградных шпалер, луг. Возможно, я немного увлекся, но почти все, что я перечислил, там есть. На крутой подъем я забираюсь пешком — я возвращаюсь из Казале Аббручато в Альбано.

Справа возвышается недостроенный покинутый дом — видно, его владельцы в последний момент передумали. А между тем место чудесное, оттуда открывается красивый вид. Рядом сложены блоки туфа, немного кирпичей и пуццолана, но строителей не видно, их нет. Стоит бетономешалка, валяется моток колючей проволоки, обломки белого камня-травертина, поржавевший велосипед. Подхожу ближе. Велосипед той же марки, что и мой, той же модели, того же цвета. Такой же звонок, как, впрочем, и фонарь, но этот велосипед — куча хлама. Я внимательно осматриваю его: на раме та же вмятина, что и на моем. Я бы даже принял этот ржавый велосипед за мой, если б только я не придерживал моего. Ох уж эта симметрия! Щиток сломан там, где погнут щиток моего велосипеда. Прошли месяцы, а может и годы, с тех пор, как этот ржавый велосипед бросили здесь.

Я оглянулся вокруг — никого, но почувствовал, что за мной наблюдают. За пахучими кустами прячется человек. Он целится из ружья, прямо мне в лоб.

СИТУАЦИЯ ПОВТОРЯЕТСЯ.

Я уже чувствую, как слева чуть выше виска пуля вот-вот пробуравит дырочку. Он никак не решится нажать на курок. Я, не шевелясь, жду выстрела. Да, но если я умру, вся эта история закончится преждевременно.

Я накрываю ветками остов ржавого велосипеда, его никто не должен видеть. Встаю с земли и возвращаюсь на дорогу. Делаю вид, будто ничего не случилось, но этот ржавый велосипед, этот недостроенный дом, эти заросли олеандров...

Вот он и выстрелил, а я не услышал ни звука выстрела, ни даже свиста пули. Обычно пули несутся со свистом и падают уже на излете, утеряв свою смертоносную силу, — их даже называют «шальные». Такие пули падают всюду — и на дорогу, и на луг. Эта пуля, видно, упала где-то очень далеко — на луг, на крышу дома, а может, в канал. Куда-то она точно упала, потому что пули летят не из-за своих природных свойств, а под воздействием пороховых газов. Если б пуля угодила в меня, я бы уже не рассказывал этой истории, а валялся бы на земле и, с вашего позволения, плыл бы в страну вечного забвения и стужи. Между тем я все еще держусь на ногах и даже возвращаюсь в Альбано. Я могу размышлять и разговаривать, но

Я ОСТАЛСЯ В ЖИВЫХ ЧУДОМ.

Ты остался в живых чудом, Джузеппе.

Быть может, это ветер отнес пулю в сторону, а может, стрелок плохо прицелился. К счастью, человек — очень узкая цель, как сказал сержант американской армии Роуэн. Всего двадцать — тридцать сантиметров, так что убийце надо быть приличным стрелком. Многое, конечно, зависит от дистанции, потому что с очень близкого расстояния в цель может попасть почти любой. Но есть и такие, что не попадают в цель даже с очень близкого расстояния. А некоторые даже не умеют держать в руках винтовку, если речь идет о винтовке, или пистолет, если речь идет о пистолете. Меня, наверно, спас ветер. Хотя сейчас — ни ветерка, воздух застыл в неподвижности, ни один лист не шелохнется.