Что ему от меня нужно, этому старику, что-то наверняка нужно, раз он меня преследует. Он опять дает мне подножку, и я падаю, раскинув руки. Он уже третий раз устраивает эту злую шутку. Твое счастье, старик, что у меня великое терпение. Но и моему терпению приходит конец. В ответ он засмеялся, скорчил гримасу. А воздух тяжелый, удушливый, солнце куда-то скрылось — и хорошо сделало.

Я попал в ловушку. Слышу за спиной шум — может, он берет камень из канавы или вырывает кол из ограды, чтобы предательски ударить меня в спину. Быть может, он ненавидит меня, но можно ли ненавидеть человека, не зная его? Мы впервые встретились, мы не обменялись ни единым словом. Чтобы возненавидеть, надо сначала сдружиться. Ведь из дружбы рождается

СМЕРТЕЛЬНАЯ НЕНАВИСТЬ.

Мне страшно, меня прошибает холодный пот, тут уж не до смеха. Но разве кому-нибудь смешно? Нет, никому. Этот чертов старик за моей спиной! Не знаю, куда податься. Я стараюсь идти зигзагами, ускоряю шаги, но снова слышу топот за спиной: он тоже ускорил шаги. Значит, я убегаю? Ну конечно, Джузеппе, это как раз и называется — убегать.

Ну хорошо, убегаю, а сам взял и остановился. В вечерней полутьме по дороге проехал велосипед. Старик тоже остановился и взглянул на меня.

ЧЕЛОВЕК ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ВРАГОМ.

Но чтобы стать врагами, нужно поссориться. Ну хорошо, сказал я, тогда давай поссоримся, но для этого нужен повод. Старик сказал: повод мы сейчас найдем.

К примеру, поводом для спора может стать Вьетнам или положение на Ближнем Востоке. Ты за кого, за арабов или за израильтян? Я понимаю и тех и других, сказал я. Ну тогда ты за кого: за русских или за американцев? А может, ты за китайцев? Что ты думаешь о китайской атомной бомбе? Да ничего не думаю. Тогда лучше переведем спор на личные дела, сказал я. Ну хорошо, на личные, сказал он, но мы же незнакомы.

Он сжимал в руке нож, которым хотел меня внезапно ударить. А пока старался выиграть время. И тогда я сказал: — Если начнем об этом думать, то обязательно придумаем что-нибудь обидное, а потом, когда выскажем это один другому прямо в лицо, то и поссоримся. Но даже если мы будем просто стоять молча и смотреть друг на друга, то наступит момент, когда мы станем друг другу ненавистны. Иной раз для этого достаточно нескольких минут, иногда нужны годы, а то и целая жизнь, но если у тебя хватит терпения, взаимная ненависть придет непременно. Так что подождем. Вдруг стало поздно — две минуты назад было рано, а теперь — очень поздно. Вот уже я слышу шум, странное жужжание.

ДОЛЖНО БЫТЬ, ЭТО ПРИБЛИЖАЕТСЯ МИГ ГНЕВА.

Я это слышу отчетливо — так же, как, приложив ухо к рельсу, слышишь еще издали грохот приближающегося поезда. Вот он уже совсем близко. Иной раз, когда стелется туман или снег идет, гул этот слышишь с опозданием. Во время войны поезда пережидали бомбежку в туннелях. И опаздывали даже на пять-шесть часов. А когда поезд не успевал скрыться в туннеле и в него попадала бомба, вот тогда приходилось ждать еще дольше.

Ну, что же ты молчишь? — спросил я. Слова вызывают ссору. Почему бы тебе не рассказать о своей жизни, если она у тебя была. Была у тебя жизнь, о которой стоило бы рассказать? А может, у тебя ничего не было? Я смотрел на нож, зажатый в его руке. Как тебя зовут? Джузеппе, сказал он. Стоп, я этого имени больше слышать не желаю. Баста! А теперь я уйду, и, с вашего позволения, как можно дальше. Надо еще посмотреть, сказал старик, позволю ли я тебе уйти.

Полиция хочет знать, чем все кончилось с тем стариком. Минуточку, скажи мне, что я должен сказать. Должен сказать все как есть, Джузеппе.