Я встал — коленки не подогнулись — и зашагал к туалету, но у стойки остановился и заложил руку за лацкан, взявшись за рукоять воображаемой пушки. Я молчал и никому не приказывал держать руки на стойке, но они все равно держали. Мой взгляд охватывал всех троих, но в основном был сосредоточен на Кауфмане, который наверняка где-то прятал ствол. Понаблюдав за ним немного, я понял, где.

— Вы что-то хотели, ребята? — спросил я.

— Нет, ничего, — ответил Конь. — Ты сдурел, Джордж, подставлять нас за десятку на рыло?

— Нехорошо, Джордж, — сказал я Кауфману. — Отойди-ка назад на пару шагов.

Он медлил. Я засунул руку чуть глубже, и Кауфман послушался. Я зашел за стойку и взял револьвер — короткоствольный, тридцать второго калибра на рамке тридцать восьмого. Классная вещь. Открыл барабан и высыпал патроны в одну из встроенных в стойку раковин, наполненную грязной водой. Револьвер отправил туда же. Дядя Эмброуз ухмыльнулся, что чеширский кот, и подмигнул мне. Самое дорогое, что я видел на полках, был первосортный скотч «Тичерс Хайленд крим». Я взял бутылку и налил обоим парням.

— За счет заведения, ребята.

— А по десятке из кассы не отстегнешь? — осклабился Конь. — Мы вроде бы заслужили, вон он как нас подставил.

Дядя Эмброуз подошел к нам. Между Конем и боксером он выглядел совсем крошечным.

— Держите. — Дядя достал бумажник и выложил каждому по десятке. — Вы правы, парни, вам причитается.

— Вы честный человек, мистер. — Конь спрятал бумажку в карман. — Хотите, мы вам отработаем? — Он смотрел на Кауфмана, боксер тоже. Тот побледнел и сделал еще шаг назад.

— Не надо, — ответил дядя. — Мы не хотим Джорджу зла. Налей-ка, Эд, еще по одной.

Я налил: им скотч, нам содовую.

— Джорджу тоже. Пусть выпьет с нами.

Я налил содовой в пятую стопку и подвинул ее Кауфману, но он пить не стал.

— Точно не хотите? — уточнил Конь.

— Нет-нет. Джордж хороший парень, если поближе его узнать. Идите себе, ребята, пока патрульный коп с обходом не заглянул.

— Ничего, Джордж не стукнет, — заверил Конь.

Мы хлопнули еще по одной, как добрые приятели, и двое крепышей удалились.

— Выбей чек, Эд, — велел дядя. — Шесть скотчей по пятьдесят, скажем, центов за штуку, да пять порций соды — итого три пятьдесят. — Он положил на стойку пятерку.

— Правильно, — кивнул я. — Не будем в долгу у Джорджа.

Я положил деньги в кассу, выбил чек и вручил дяде полтора доллара сдачи.

Мы вернулись за свой столик и просидели пять минут, дав Кауфману время сообразить, что все благополучно закончилось.

Очередной посетитель попросил пива. Хозяин налил ему и подошел к нам, еще бледноватый малость.

— Богом клянусь, я ничего больше не знаю про этого Хантера. Сказал на дознании все как есть.

Мы молчали. Кауфман вернулся к стойке, налил себе немного виски и выпил, впервые на моей памяти.

Мы посидели до половины девятого и ушли. Кауфман больше не пил, но разбил еще два стакана.

Когда мы зашли в кафе поесть, дядя сказал:

— Молодец, Эд. Не думал, если честно, что ты на такое способен.

— Если честно, я тоже не думал. Мы сегодня еще вернемся туда?

— Нет. Он уже почти готов, но мы подождем до завтра и попробуем по-другому, глядишь, и расколем его.

— Ты уверен, что ему есть что скрывать?

— Он боится, Эд. И на дознании тоже боялся.