Свитер не стоило брать домой, но выбрасывать я его не хотел и переложил в собственный шкафчик вместе с линейкой. Чемоданчик был заперт — придется подождать до дому и там открыть. Дешевый, картонный, восемнадцать на двенадцать дюймов, он уже стоял здесь, когда я начал работать. Любопытно, что в нем такое? Однажды я спросил папу, а он ответил: «Так, всякий хлам, чтобы не держать дома».
В «обжорке» на углу Стейт-стрит и Оук-стрит Банни съел сандвич и кусок пирога. Мы закурили, и он спросил:
— Не поймали еще того парня?
Я покачал головой.
— Подозревают они кого-нибудь?
Я не сразу вник в смысл вопроса.
— Не маму, если ты это хотел узнать.
— Я совсем не…
— Брось, Банни, как раз это ты и имел в виду. Даю тебе слово, что мама здесь ни при чем.
— Да знаю я… черт, надо же такое ляпнуть. Молчал бы лучше, раз мозгов нет. Понимаешь, я хотел тебя попытать, а получается, что самому придется рассказать кое-что.
— Я слушаю.
— В убийстве мужа всегда сразу подозревают жену, а в убийстве женщины — ее мужа. Не спрашивай почему, так уж у них полагается.
— Может, и теперь заподозрили бы, но тут налицо чистое ограбление.
— Да, однако они и другие версии наверняка отрабатывают, просто на всякий случай. Ну так вот: я знаю, где Мадж находилась с двенадцати до половины второго. Если ей понадобится алиби, могу подтвердить. Я знаю, что это не она.
— Где же ты ее видел?
— В среду у меня выходной, ну я и позвонил вам домой часов в десять, вдруг, думаю, Уолли застану.
— Да, помню. Трубку взял я и сказал тебе, что папа уже ушел.
— Вот, а я тогда начал искать его. Захожу туда-сюда, нигде Уолли нет. Ближе к полуночи завернул в кабак около Гранд-авеню, не помню, как называется, смотрю — Мадж. Решила, говорит, пропустить стаканчик на сон грядущий, пока Уолли не пришел домой.
— Она сильно злилась, что он задерживается?
— Вроде нет, но кто их, баб, разберет. Выпили мы с ней, поболтали, и около половины второго я ее проводил домой. Точно знаю, поскольку сам был дома около двух.
— Алиби хорошее, только ей оно ни к чему. Ты поэтому пришел на дознание, Банни?
— Да. Хотел знать, в какое время это случилось. На дознании Мадж не спросили, находилась ли она дома в ту ночь. А вообще спрашивали?
— Нет. Я-то знал, что она выходила: утром, когда я пришел будить папу, мама спала одетая.
— Так и не разделась? Почему?
Я пожалел, что проболтался.
— У нее дома была бутылка, продолжала, наверное, пить, дожидаясь папу, а потом отключилась.
— А копам об этом известно?
— Не знаю, Банни. В то утро, когда я уходил, Мадж уже встала, я слышал. Если она переоделась или халат накинула, то скорее всего не знают, но если она им открыла дверь в том же виде, они наверняка бы доперли.
— Ну, раз они не знают, что ее тоже дома не было, то и ладно.
— Вот именно.
Мне самому стало легче, когда я выяснил, где в ту ночь находилась мама. Одним беспокойством меньше. Когда я прощался с Банни, он снова попытался дать мне денег взаймы.
Дядя Эмброуз сидел в той же кабинке, где мы говорили с Бассетом в первый раз, — одиннадцати еще не было. Он сразу заметил мой чемоданчик, и я объяснил, откуда тот взялся. Положив его на стол, дядя выудил из кармана канцелярскую скрепку и разогнул ее.
— Не возражаешь, Эд?
— Нет, конечно. Открывай.
Замок поддался сразу, и Эм поднял крышку.
— Черт, — пробормотал я. |