— Думайте, что говорите, — ухмыльнулся Хозяин. — Вы не знаете, почему в последнее время стало так трудно работать? Впрочем… Ничего вы не знаете… — Он снова вздохнул и исчез.

Андреев вышел на улицу.

Выстроенные, как на параде, здания приветствовали его. Радостно заскрипели качели. Пожухлая трава, казалось, сама стелется под ноги.

Так бы и закончить рассказ про моего героя, ибо здесь он и заканчивается. Но только как же я? Я-то сам тоже существую. Сижу за своей пишущей машинкой и думаю себе:

«Ах, Андреев ты мой Андреев! — восклицаю я мысленно. — Непутевый ты мой герой, герой без пути. Что же ты натворил, а? Что упустил, сам-то понимаешь? Ты рожден временем, когда люди привыкают верить лишь в то, что им хорошо объяснили. Ты рожден серой эпохой бесцветья, когда всем цветам радуги предпочитали один-единственный, позабыв давно, что он символизирует… Ах, Андреев ты мой Андреев, ты рожден страшными годами, когда — постепенно, как мамонты — вымерли все главные вопросы, но одинокие неприкаянные ответы еще продолжали жить сами по себе, никому ненужные, но потом они тоже стали отмирать… Ты рожден эпохой невостребованных ответов. Андреев ты мой Андреев, годы, стоящие у нас за спиной, могут теперь всю жизнь служить нам оправданием несделанного…»

Неужто потому и не шагнул ты за ту дверь? Один шаг ведь оставался, всего один. И может быть, за ней ответ на тот главный, самый единственный вопрос: «Для чего?»

Тут я вспоминаю Флобера и думаю: а может быть, Андреев оставил этот шаг для меня?

И я вскакиваю из-за стола. Я распахиваю вечно хлопающую дверь на упругой пружине.

Я знаю, куда мне бежать.

Вот он — гудящий проспект. Поворот. Здания-солдаты. Полысевшая зелень. Ржавая карусель. Все верно. Где он — тот единственный настоящий двор, среди этих многочисленных имитаций?

Здесь. Вот маленький особнячок, к которому прилепилась огромная стеклянная дачная веранда. Ошибки быть не может. Но где же кооператив?

Футбольный мяч пролетел около уха и ударился о чьи-то «Жигули».

Тут же, как из-под земли, возник ушастый мальчик в очках и заорал своему приятелю: «Ты что, кретин, офонарел совсем? Это ж дяди Васина машина! Если вмятина останется, он тебя этими самыми „Жигулями“ раздавит, как таракана».

«Надо же, в такое пекло у них хватает энергии не только в футбол играть, но еще и ругаться», — непроизвольно, как бы отдельно от себя, подумал я.

Дома с табличкой «КООПЕРАТИВ, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ВСЕ» — не было.

Господин Флобер, господин Флобер, зачем же Вы только отравились, так соблазнительно перепутав реальность и вымысел, подарив надежду? Так что же получается: строки, написанные пером, — это строки, написанные пером и не больше?

Мне было жарко. Стена жары придавила меня к земле, и я опустился на скамейку.

Мальчишки носились перед глазами, как пришельцы с иной планеты.

И вдруг между ними и мной возник бородатый человек неопределенного возраста. Он посмотрел на меня, и улыбка разрезала его лицо.

Я откинулся на жесткой скамейке. Карнавал продолжался. Карнавал людей без лиц. Карнавал одиноких.

САМОУБИЙСТВО ЗЕМЛИ

(Вариация на тему легенды)

1

— Ну? — спросил, правой рукой пригладил бородку, будто вытянуть ее хотел, а левой подбросил в воздух золотой и поймал, разумеется. — Ты, выяснил наконец чем он там занимается?

Юноша стоял перед ним и смотрел прямо в глаза. Без вызова, но прямо в глаза.

Этот прямой взгляд когда-то и смутил, заставил поверить, будто лучший ученик может быть не хуже своего учителя, а значит именно он, ученик, придет на смену.