Судя по всему, Майерс, дежурный радист, был очень раздражен. По его голосу можно было понять, что каждый радист должен быть таким же опытным, как он сам.

– Минуточку. – Последовала небольшая пауза, после которой вновь раздался голос Майерса: – Передает, что тонет. Четыре раза повторил: «тону».

– Это все? – спросил Тальбот.

– Все, сэр. Передача прекратилась.

– Что ж, продолжайте слушать на частоте для передачи сигналов бедствия, Харрисон. Ноль‑девять‑ноль, кажется. Судно должно быть не дальше десяти‑двенадцати миль.

Тальбот перевел ручку машинного телеграфа на полный ход. «Ариадна», в соответствии с веяниями времени, имела двухсекционное машинное отделение и пульт управления на ходовом мостике. В машинном отделении обычно находился только один вахтенный, и то не по необходимости, а лишь потому, что этого требовал обычай. Вахтенный, пребывавший в полном одиночестве, мог ходить по всему машинному отделению с лампой в руке, но скорее всего он сидел, погруженный в чтение одного из скандальных журналов, которыми была буквально забита тамошняя библиотека. Старший механик «Ариадны» лейтенант Маккафферти редко отваживался появляться в своих владениях. Первоклассный инженер, Маккафферти утверждал, что у него аллергия на дизельное топливо, и презрительно хмыкал, когда ему возражали, что из‑за сильных вентиляторов, установленных в машинном отделении, запах топлива уловить практически невозможно. В тот день старшего механика обнаружили, как всегда, на кормовой части палубы: развалившись в кресле, он читал детективный роман, обильно разбавленный любовными эпизодами весьма сомнительного свойства.

Шум со стороны машинного отделения усилился – «Ариадна» была в состоянии выжать тридцать пять узлов, – и мостик стал заметно вибрировать. Тальбот взял трубку и связался с Ван Гельдером:

– Мы только что получили сигнал бедствия. Милях в десяти‑двенадцати отсюда. Дайте мне знать, когда обнаружите этого нарушителя, и я выключу двигатели.

Телескоп, которому были нипочем любые капризы погоды и любая качка, совершенно не выносил малейшей вибрации, из‑за которой фотографии часто получались смазанными.

Тальбот вышел из рубки на левый борт и присоединился к стоявшему там лейтенанту, высокому, худощавому, светловолосому молодому человеку в массивных очках, с вечно траурным выражением лица.

– Ну что, Джимми, как вам нравится обстановка? Какой‑то непонятный нарушитель и тонущее судно. Причем в одно и то же время. Это развеет нам скуку долгого жаркого дня, как вы считаете?

Лейтенант посмотрел на него без всякого энтузиазма. Достопочтенный лорд Джеймс Денхольм (для краткости Тальбот называл его Джимми) редко проявлял интерес к чему‑либо.

– Мне все это не нравится, командир, – вяло махнул рукой Денхольм, – так как нарушает спокойное течение моей жизни.

Тальбот улыбнулся. Денхольма окружала почти осязаемая аура аристократической изнеженности. В первые дни их знакомства это сбивало с толку и раздражало Тальбота, но подобное ощущение длилось обычно не более получаса. Денхольм был совершенно не приспособлен выполнять обязанности морского офицера, а крайне плохое зрение должно было автоматически лишить его права входить в состав любого флота. Но он оказался на борту «Ариадны» не потому, что принадлежат к высшим эшелонам общества, наследовал графский титул и обладал голубой кровью, а потому, что был, вне всякого сомнения, нужным человеком в нужном месте. Обладатель трех научных степеней по электромашиностроению и электронике, полученных в Оксфорде, Калифорнийском университете и Массачусетском технологическом институте, Денхольм слыл настоящим кудесником в области электроники. Несмотря на свое происхождение и академическую квалификацию, он был до невозможности скромен и застенчив.