«Наверное, ушел по делам, — решил киммериец. — Хотя вроде бы рано еще, солнце стоит низко. Ну да ладно, мне не к спеху, могу и подождать». Конан заглянул в лачугу Шелама, взял со стола глиняную кружку и, расположившись на бугорке в глубине дворика, стал дожидаться хозяина, время от времени подкрепляясь хорошим глотком вина.
Солнце поднялось уже довольно высоко, когда за изгородью послышались шаги и во дворик, весело насвистывая, вошел Ловкач.
При виде Конана он издал радостный вопль и бросился к киммерийцу с распростертыми объятиями:
— Я уже не думал, что придется встретиться! Тут у нас всякое болтали…
— Этому вислоухому бурдюку не удалось отправить меня на Серые Равнины, — засмеялся варвар, похлопывая Шелама по плечу. — Но что было, то уже прошло, — продолжал он, — теперь у меня новые дела. Вот посмотри, — протянул он Ловкачу небольшой сверток.
Они прошли в лачугу Ши Шелама, хозяин расстелил на столе кусок материи, и Конан вытряхнул из кожаного мешочка кучку заигравших в солнечных лучах камешков — часть того, что они вчера с Нинусом добыли в доме почтенного Ахунда.
— Ого! Неплохо поработали, — похвалил его Ловкач и, склонившись над самоцветами, начал внимательно их рассматривать.
— Придется реализовать их в Офире, — наконец заключил он. — Камни очень хорошие, но здесь, я думаю, продавать их опасно. Поэтому сделаем так: отнесу их одному человеку, возьму за них хорошую цену, а он пусть сам переправит их в Офир. Подожди меня, я обернусь быстро.
Конан вновь пристроился в тени под оградой и предался размышлениям о Синем Сапфире, который никак не давал ему покоя.
«Копыта Нергала, — выругал он себя, — что же я Шелама-то не спросил? Он наверняка что-нибудь знает…»
Ловкач вернулся действительно очень скоро, а может быть, Конану так показалось за раздумьями, по-прежнему обильно сдабриваемыми вином из бурдючка.
— Старый скряга, — выругался Шелам, — вечно приходится с ним торговаться за каждую мелочь, все норовит посчитать в свою пользу. На, держи.
Ши Шелам бросил Конану увесистый мешочек, который варвар поймал с ловкостью факира.
— Неплохо, — взвесив монеты в руке, удовлетворенно протянул киммериец, — хватит выпить и закусить. А кстати, как поживает мой меч?
Лицо Шелама приняло такое ошеломленное выражение, что киммериец сразу заподозрил неладное.
— Твой меч? — переспросил Ловкач, почесывая бровь. — Твой меч?..
— Ну да, мой меч! — теряя терпение, рыкнул Конан. — Ты что, его отдал кому-нибудь?
— Я ду… думал, что ты никогда не вернешься уже… — запинаясь, начал Ши Шелам и осекся, взглянув на киммерийца.
— Уже… уже… — передразнил его варвар, — я уже вернулся. Где мой меч?
— Я его продал, — решился наконец Ловкач.
— Продал? Мой меч? — Конан не верил своим ушам. — Ты что, рехнулся, обглодыш? Или у вас здесь все такие?!
Варвара обуяла дикая ярость. Он готов был разорвать Шелама в клочья.
— Нет, ты спятил, определенно спятил! — Киммериец крепко сцепил руки, чтобы ненароком не зашибить Ловкача. — Продать мой клинок! Ну и местечко этот Шадизар! Определенно Город Негодяев!
Он взглянул на Ловкача, не зная, как поступить. Ярость постепенно проходила. К тому же на физиономии заморийца было написано такое искреннее раскаяние в содеянном, что Конан махнул рукой:
— Что с тобой сделаешь!
Он сел, обхватив голову руками. |