— Мой брат хочет стеречь лошадей или он пойдет со мной? — спросил я.

— Лучше пойдем вместе.

— Или он хочет действовать самостоятельно? Если мы разделимся, то через полчаса подойдем к цели.

— Если Олд Шеттерхэнд доверяет мне, то пусть он скажет, что мне надо делать. Он не увидит моих ошибок.

— Тогда пошли! Прежде всего нам надо отыскать, где кончается долина.

Мы углубились в лес и скоро достигли места, где склон долины круто уходил вниз. Мы стали спускаться, пока не добрались до травянистого дна долины; в траве струился маленький ручеек; крутые склоны поросли густым лесом.

— Теперь мы разделимся, — сказал я. — Я еще четверть часа пройду по долине; ты же поднимешься вверх; встретимся на этом же месте и сообщим друг другу, что мы увидели. Если мы ничего не обнаружим, то продолжим поиски, пока не найдем юма или не обойдем всю долину. Но остерегайся шуметь, а тем более стрелять!

Последнее указание я дал потому, что опасался, хватит ли у мальчишки самообладания и рассудительности, если он вдруг увидит вождя юма и захочет немедленно отомстить ему. Я прошел уговоренное расстояние и не увидел ничего выдающегося. Правда, в одном месте на дне долины, в траве, заметил какую-то царапину, которую принял за след, но черта эта могла быть оставлена как человеком, так и зверем, и осторожность не позволила мне пойти по этому следу.

Когда я вернулся в условленное место, мальчишки еще не было, но скоро он появился и сообщил:

— Я никого не видел, но в траве есть следы.

— И я их заметил.

— Мой нос «видит» лучше, чем глаза, и я уловил запах костра.

— Может быть, и запах жареного мяса?

— Нет. Я унюхал только дым. Костер был выше того места по склону, где я должен был поворачивать.

— Тогда пошли проверим!

Мы пошли, крадучись, под деревьями, зорко вглядываясь вперед, чтобы первыми заметить внезапно появившегося человека. Там, где юный мимбренхо вынужден был повернуть назад, он остановился, глубоко вдохнул и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул ему и прошел дальше; да, в воздухе ощущался запах дыма, и чем дальше мы продвигались, тем сильнее становился этот запах. Через какое-то время мальчик остановился, придержал меня и спросил шепотом:

— А не могут ли это быть белые?

— Вряд ли.

— Но так пахнет «хаба».

— Индейцы также употребляют ее в пищу. Пошли дальше!

Вскоре и я определил запах варящейся фасоли, любимого блюда мексиканцев, но ее охотно едят и мексиканские индейцы. Но невозможно было поверить, что кто-то надумал варить фасоль в лесу. Фасоль как пища в боевом походе индейцев! Да ведь для нее нужны котел, горшки и другая посуда, а это служило верным доказательством того, что в данном набеге участвовали не одни индейцы.

Мы подошли так близко, что различали теперь не только запах дыма, но и увидели то, что предполагали найти. Собственно говоря, мы узнали даже больше, чем собирались узнать. Я предполагал встретить расположившуюся в лесу группу индейцев; здесь же находился настоящий хорошо оборудованный лагерь с палатками и прочими удобствами, к которым краснокожие прибегают только тогда, когда чувствуют себя в полной безопасности.

Мы насчитали около двадцати палаток; все были сделаны из прочной, грубой холстины, хотя и порванной, но старательно заштопанной. Посредине расположилась палатка вождя, выделявшаяся украшением из трех орлиных перьев. Перед нею были разведены шесть кострищ, над которыми висели железные котлы; в них-то и варилась фасоль. Большая низкая палатка, поставленная несколько в стороне, видно, служила кладовой. Краснокожие либо находились у себя в палатках, либо лежали перед ними, или сидели небольшими группами.