-  А знаешь почему? У писателя есть время продумать поступки и дела своих героев. Книгу, где описываются события одного дня, он, может, пишет год. Фильм, который мы смотрим полтора часа, снимают несколько лет. А у нас нет такого времени на обдумывание! Жить приходится каждый день, успевай только поворачиваться. Продираемся сквозь чащу неотложных житейских мелочей, и не хватает у нас порой ни времени, ни сил на самое главное в жизни: творчество, подвиги, настоящую любовь, настоящую дружбу. Остается осадок, и чувствуем мы себя не то что несчастными, а как-то не очень счастливыми… А вот если передать машинам всю серую житейскую требуху, - Кайменов прищелкнул пальцами, - то можно организовать отличную жизнь! Если голова человека не занята мелочами, он каждый день сможет прожить интересно, даже талантливо - лучше, чем в книгах!

    Сергей снизу глянул на горевшие зеленым огнем глаза товарища.

    -  Идеистый ты парень, Володька, только идеи у тебя какие-то… шальные. Скажи: сколько стоит час машинного времени, например, у моей «Молнии»?

    -  Рублей триста…

    -  Триста сорок. Задача средней сложности решается на ней за восемь-десять минут. Кто же станет платить пятьдесят карбованцев, чтобы выяснить, почему ему не хватает десятки до получки?

    -  Так ведь это только сейчас так, - горячо взмахнул руками Кайменов, пока все на ноги становится! Алюминий когда-то стоил дороже золота, а теперь из него кастрюли делают. Развернется микроэлектроника, наладят серийный выпуск - и через десять лет кибернетические машины будут иметь размеры и цену радиоприемников. К тому времени надо иметь общедоступные алгоритмы, чтобы кибернетика вошла в жизнь, в быт, в труд каждого! Талантливо прожить каждый день, - со вкусом повторил он. - Нет, над этим надо думать сейчас…

    Защелкал печатающий автомат, выталкивая из металлической пасти бумажную ленту с колонками цифр. Сергей дождался, пока он кончит, оборвал ленту, стал заносить числа в журнал. Кайменов, насвистывая, стал прохаживаться по залу.

    В этот момент наверху раскрылась дверь, появился Павел Николаевич Шишкин. В облике Павла Николаевича все было прямым: прямые темные волосы, прямой нос, прямоугольный волевой подбородок, прямая спина и прямой взгляд из-под прямых как черные палочки, бровей. Зачем он появился здесь во внеурочный час: просто ли для порядка, дать ли руководящие указания и продвинуть науку - осталось невыясненным. Павел Николаевич спустился в зал, обласкал взглядом деловито склонившегося над пультом Малышева и заметил праздную фигуру Володьки.

    Последовал искрометный диалог:

    -  А вы почему не работаете и находитесь здесь?

    -  Я? Я работаю… Я думаю.

    -  Думаете?! - Шишкин оскорбленно распрямился. - Попрошу вас думать не в рабочем помещении!

    Кайменов остановился, склонив голову, и стал похож на козла, готового боднуть. Некоторое время он рассматривал Шишкина, как предмет, требующий размышлений. Потом в глазах его заблестели искорки, и Володька спросил самым доброжелательным тоном:

    -  Послушайте, Павел Николаевич, вам никто не говорил, что вы дурак?

    -  Н-нет, не гово… - От неожиданности энергическое лицо Шишкина на миг раскисло, но тут же на-лилось лиловой кровью. - Что-о-о-о? Эт-то вы говорите мне? Вы - мне?! - Он хлопнул себя ладонью по нагрудному карману пиджака.

    Кайменову уже нечего было терять. У него сузились глаза.

    -  Если хотите получить настоящий звук, бейте себя не в грудь, а в лоб… Бездарь!

    Малышев, хоть и был перепуган таким поворотом событий, тем не менее заметил, что на лице Шишкина выразился не гнев, а страх.