-  Да будет благословенно имя Каома! - хрипло сказал путник, склонив голову и сделав ладонью ритуальный жест.

    -  Навеки будет! - почтительно отозвался привратник. - Что привело тебя в нашу обитель?

    Ладонь его застыла у груди.

    -  Прошу крова и защиты.

    Привратник кивнул:

    -  Не совершил ли ты зла, и не спасаешься ли от справедливой кары Императора и гнева Каома? (да будет благословенно имя его!)

    -  Руки и сердце мои чисты перед Императором и тем, кто Выше, хаат.

    -  Ворота монастыря всегда открыты для скитальцев, чистых перед тем, кто Выше! Входи, путник.

    Правая створка неспешно приоткрылась, пропуская одинокого гостя.

    Два монаха встретили его поклоном и застывшей перед грудью ладонью. Путник поклонился в ответ, стоя на отпечатке огромной пятерни у самых ворот; потом опустился на колени, отложив посох, и поцеловал священную землю монастыря.

    Он не был здесь сорок семь лет.

    -  Голоден ли ты, путник? - спросил тот, кто разговаривал с ним со стены, одетый в зеленый плащ Наставника со знаком восьмого круга.

    -  Нет, хаат, хвала Всевышнему (легкий обоюдный поклон), добрые люди накормили меня в полдень.

    Наставник снова кивнул.

    -  Брат Цхэ, отведи путника в гостевой таут.

    Еще поклон, еще хвала Всевышнему, и у ворот опять стало безлюдно, а привратники возобновили свои ночные речи в неверном свете лучины.

    Наутро странника отвели к Верховному Настоятелю.

    Странник был стар. Седые усы и борода, седая голова, морщинистое лицо. Однако глаза его горели, словно у юного тигра, а мышцы полнились силой. Чем-то он походил на Настоятеля, только у того усы и борода были гораздо длиннее, а голову он, как и все в монастыре, брил наголо.

    -  Сатэ? - удивился и обрадовался Настоятель. Путника он хорошо знал, хотя виделись в последний раз они почти полвека назад.

    Старик Сатэ поклонился сначала изображению Каома, потом Первому-в-храме и шести его теням-Настоятелям.

    -  Приветствую тебя, Бин, Первый-в-храме, и вас, Старшие!

    Повинуясь жесту Верховного один из слуг-учеников принес циновку и несколько подушек.

    -  Садись, Сатэ! И не зови нас Старшими, ведь ты равен нам, хранитель.

    Сатэ присел.

    -  Разве пыль в придорожной канаве равна солнечному свету? Вы - слуги Каома, Старшие в монастыре, а я - одинокий старик, забытый всеми.

    Чувствовалось, что подобные речи были всего лишь ритуалом.

    -  Недобрые вести принес тебе Сатэ, Первый-в-храме.

    Выразительный взгляд - слуги покинули таут Верховного, осталась лишь семерка старших, да путники. Двое Настоятелей стали у выхода.

    -  Я слушаю тебя, Сатэ-хранитель.

    Странник неотрывно глядел Бину в глаза.

    -  Весна начинается, Первый-в-храме. Скоро равноденствие, не мне напоминать, что наступит год Тигра. Это будет год Тигра-воина.

    -  Я помню, Сатэ. Посланники Южного монастыря скоро выступят, ведомые братом нашим, Настоятелем Тао. Обряд будет исполнен.

    Тигр приходил каждый двенадцатый год; однако Тигр-охотник ничего не менял в жизни монастырей. Раз в двадцать четыре года приходил Тигр-воин и тогда весной либо Северный монастырь Каома, либо Южный (по очереди) отправляли друг другу посланников.