Успев к этому времени собрать во рту еще один плевок, я мило ему улыбнулся. Это хорошо, что он следит, чтобы Нанкин не превратился в пепельницу или плевательницу. Сглотнув накопившиеся слюни, я нагнулся, подобрал свой окурок и забросил в подставленный железный совок. Душа у меня просто пела. И ощущал я себя словно двенадцатилетняя девушка-подросток. Потрепав старика по щекам, потом по шее, я одарил его обезоруживающей улыбкой. От него ничуть не пахло соленой рыбой.

Двоюродного брата дома не оказалось. Мне открыла какая-то незнакомая женщина с ребенком. Жену брата я знал, а эту женщину никогда раньше не видел. Ее малыш весьма подозрительно уставился на меня, а сама она стала спрашивать мое имя. Я заморгал, почувствовав неловкость: я никак не мог вспомнить, как меня зовут. Улыбнувшись, я пояснил:

– Я ищу Цзян Эра.

Малыш, обняв мать за ногу, ловко просунул голову между ее штанин и громко объявил:

– А папа пошел поиграть в мацзян.

Малыш был не промах, в будущем из него выйдет хороший полицейский. В его чертах я увидел смешанное сходство с моим двоюродным братом и этой женщиной. Значит, брат женился заново. Как прекрасна жизнь, даже такой мужичонка и то смог обзавестись новой женой. А раньше такое проделывали только люди искусства. Так, значит, мой брат играет в мацзян, ну и прекрасно. Ведь после игры все обязательно возвращаются домой. Я могу его подождать. У меня есть время. В моем понимании, час или два значили столько же, что одна или две блохи. Ведь что такое время? В зале суда мне взяли и назначили девять лет. Пока меня в жизни сопровождает такая вещь, как время, я и живу не зря. Когда я только попал на каменоломню, мой срок даже дал мне возможность покачать права. Один парень из Сягуаня, не подумав, взял и прямо у меня под носом испортил воздух. Вот тогда-то я и осек его, сказав, что мой срок – девять лет, а не два года, как у него, так что в следующий раз пусть встает против ветра. Этот малый сразу присмирел, как школьница, так что в большинстве случаев время играло мне на руку.

Стоя под фонарем, я делил эту чудную ночь со своей тенью. Она то укорачивалась, то удлинялась. Такие метаморфозы весьма напоминали некоторые физиологические штуки, происходящие в подростковом возрасте. Это радует, но в то же время и напрягает. Той весной, когда я учился на первом курсе, я постоянно ходил с таким ощущением. В этот «стоячий» период я с удивлением обнаружил, что меня внешне привлекают абсолютно все девушки. Ну как такое возможно? Все они казались потрясающими красотками. Я даже консультировался по этому поводу у своего брата, он, парень не от мира сего, тут же выдал мне два высказывания из древних канонов. Первое – «Солнце каждый день новое», а второе – «Древо жизни вечнозеленое». Эти две фразы, словно правила по гигиене, помогли мне проникнуть в тайны моей плоти. Я ощущал, что стал тревожным и страстным. И теперь, когда мой орган наливался кровью и увеличивался, я вспоминал о том, что солнце новое, а древо жизни – вечнозеленое.

Однако девушки вокруг меня становились все более заносчивыми. Выпятив груди, они плевать хотели на мое возбуждение. И я не мог их винить. Если и приходилось кого-то винить, так это моего отца. Этот торговец соленой рыбой неожиданно развернул свой бизнес у нас в университете. Пользуясь статусом родителя, он то и дело наведывался в хозотдел университета, добиваясь у местной столовой «исключительного права на поставку» своего товара. Этому тупорылому мужику неожиданно удалось подкупить заведующего отделом. А что же завотделом? Он метил в члены партии и тем же вечером, имея тысячу пропахших рыбою юаней, отправился к ректору. Ну разве нельзя было подкупить кого-нибудь из партийцев? Отец же решил умаслить кандидата в члены партии. Рыбой провонял весь наш кампус. Моя репутация благодаря папаше-идиоту была полностью растоптана. Этот запах рыбы отец передал и мне, так что чем-либо хвастаться мне не приходилось.