Ливень продолжался двадцать или тридцать минут. И можно сказать, что закончился он так же неожиданно, как и начался. От воздуха за окнами повеяло прохладой, его освежающая волна все сильнее и сильнее вызывала возбуждение. Чжан Гоцзин завел машину и надавил на педаль. В считаные секунды Линь Хун распустила свою строгую прическу. Длинные развевающиеся волосы тотчас вернули ей отпускной образ.

После ливня монастырь Сяньсягуань казался нереальным. Влага напоила воздух неимоверным успокоением. Древние кипарисы, которые тысячи лет хранили молчание, казалось, каждой своей веточкой ощущали божественную легкость и радость. Вокруг не было ни души. На утрамбованной под стоянку траве находился только один микроавтобус, водитель которого сладко дремал на своем сиденье. Линь Хун вышла из машины. Она не понимала, как в таком умиротворенном месте совсем никого не было. Сяньсягуань расположился на обрывистом склоне, к нему вверх вела извилистая тропинка, пролегавшая по длинному мосту, врезанному прямо в горную породу.

Вдруг внимание Линь Хун привлек визг. Он доносился издалека, со стороны лесных зарослей, но его вполне можно было услышать. Крики казались дикими и резкими, в них различались мужские и женские голоса: похоже, где-то до умопомрачения резвилась целая компания. Никаких слов никто не выкрикивал, раздавались только возгласы. Вероятно, люди играли в мяч. Послушав какое-то время, Линь Хун, полная любопытства, устремилась в лес, который расстилался позади. Чжан Гоцзин окликнул ее:

– Давай сначала сходим в Сяньсягуань.

Но Линь Хун его не услышала и продолжала идти в выбранном направлении. Неожиданно в лесу обнаружилась лужайка, на которой, ползая в грязи, играли в мяч больше десяти иностранцев. На земле в образовавшемся углублении примерно по щиколотку скопилась вода, которая теперь уже превратилась в грязное месиво. Верхнюю одежду иностранцы сбросили в одну кучу, и, грязных, их уже было не отличить одного от другого. Они шныряли по полю, словно юркие вьюны. С завидным упорством и усердием люди отбирали мяч друг у друга. Линь Хун и Чжан Гоцзин с одуревшим видом стояли поодаль и наблюдали за их игрой. В это время для того, чтобы перевести дух, на траву выполз мужчина, он заметил Линь Хун. На его лице чистыми оставались только зрачки и зубы, все остальное было покрыто слоем грязи, что делало его похожим на заводного черта. Он сделал красноречивый жест рукой, пытаясь что-то изобразить на лице. Линь Хун стоило больших усилий, чтобы понять, что его глаза устремлены на нее и он смеется. Он махал рукой. До Линь Хун наконец дошло, что он машет ей. Сомневаясь, Линь Хун нетвердым шагом подошла к нему и остановилась прямо возле игровой площадки. Мужчина встал и распростер к ней мускулистые грязные руки. Линь Хун была одета с иголочки, на ногах у нее красовались кожаные туфли на танкетке. Но в этот ключевой момент в нее словно кто-то вселился. И она вдруг устремилась прямо к нему, в эти объятия, которые, казалось, предлагает ей какое-то глиняное изваяние. Чжан Гоцзин ринулся было вперед, но поздно. За считаные секунды Линь Хун изменилась до неузнаваемости. Она тут же включилась в борьбу за мяч. В этой грязевой луже Линь Хун передвигалась с большой ловкостью, во всех ее движениях была раскованность и дикость. Войдя в раж, она издавала первобытные вопли самки. Ее пальцы мельтешили в безудержном танце, словно языки пламени, взмывая ввысь и издавая характерное пощелкивание. Рьяно бросаясь за мячом, она наконец-то его перехватила и испустила такой сумасшедший крик, будто завладеть этим мячом было целью всей ее жизни. Не успев насладиться своей добычей, она снова подбросила мяч в воздух, после чего этот отброшенный ею же предмет снова превратился в ее цель. И вдруг Линь Хун пропала из вида, Чжан Гоцзин никак не мог ее отыскать. Он прямо обомлел, ее нигде не было видно.