|
Это повторялось каждый год. Когда начинался осенний сезон, у Тунаня на какой-то период наступали скверные деньки. Его болезнь вроде и не представляла из себя ничего серьезного, но, проникая в самое нутро, она словно накидывала ему лет десять сверху. В дни недомогания Тунань становился более мягким и следовал правилам древнего домостроя семейного клана Инь. Болезнь заставляла этого и так одинокого мужчину почувствовать свое одиночество еще сильнее. Остерегаясь в эти дни выпивать, курить и встречаться с женщинами, он все дни напролет пил простой кипяток, предаваясь высоким размышлениям о сердечных делах и порицая себя за дурные поступки. Подобные умонастроения были стары как мир и каждый раз сводились к одному, а именно к ожиданию денег, которые открывали все возможности. Такой настрой несет на себе сентиментальный отпечаток явной утопии, словно колпаком накрывая все великолепие человеческого существования. Подобное видение жизни можно уподобить совершенно бездонной черной дыре или безграничному морю страданий. При этом зачастую вопрос сводится к одному: а сколько именно денег необходимо для того, чтобы считаться богатым? Тунань никак не мог прекратить свою гонку за деньгами. Ведь деньги – это судьба, и бывает, что в деньгах везет, когда не надо, и не везет, когда надо. Деньги похожи на привязанную к хвосту косточку: чем с большим упорством ты будешь за ней гоняться, тем быстрее она будет от тебя убегать. Находясь перед самым носом, она будет неистощимо дразнить ваш глаз и нюх, пока вы наконец не остановитесь, чтобы перевести дух.
Тубэй вернулся совсем поздно. Каждый раз, когда он возвращался в такое время, от него пахло одними и теми же духами, их запах был едва уловим. Такой же едва уловимой была миссия семейства Инь. Самое страшное, Тубэй этого запаха парфюма совершенно не замечал. А вот Тунаня распространяемый братом аромат очень даже напрягал. Проследив, как Тубэй прошел в свою спальню, Тунань вдруг почувствовал, что значит для него не больше, чем, к примеру, трусы. Он был для Тубэя просто каким-то символом, никоим образом с ним не связанным. Тунань не хотел устраивать брату допрос. Он боялся проникать в детали его личной жизни. Молчание подразумевает, что человек что-то скрывает. Но как только запретная тема перестает являться табу, желание узнать больше увеличивается в разы. Тунань проследовал за братом. Держался он строго, но при этом продолжал хранить молчание. Ведь начни он о чем-то спрашивать, Тубэй непременно наврет с три короба. А Тунаню очень не хотелось видеть, с каким видом его младший брат будет хладнокровно обманывать его. – Почему ты выключил пейджер? – сурово спросил Тунань. Он и сам не ожидал, что его слова прозвучат настолько проникновенно. – Да я не выключал, – ответил Тубэй. Тубэй не смотрел на старшего брата. На его лице отразилось полное непонимание. Обозначившиеся при электрическом освещении темные круги под глазами выдавали его утомление и усталость. Тубэй вынул пейджер, нарочито внимательно посмотрел на него и пробормотал: – Как он мог выключиться? Глядя на младшего брата, Тунань почувствовал, как его захлестнуло чувство возмущения и горести, он выдержал долгую паузу, прежде чем заговорил снова: – Там в пароварке есть рис, ты, наверное, голоден? – Да все нормально. – Много у тебя сейчас занятий в университете? – Да нормально. – Справляешься? – Все нормально. – Старший брат с тобой разговаривает. – Я тебе отвечаю. Тунань не проронил ни звука, а потом зашелся в кашле. Приступ сухого кашля длился довольно долго, заставив Тунаня, словно креветку, перегнуться в пояснице. Когда все прошло, он присел рядом с Тубэем в ожидании, что тот хоть что-нибудь скажет. В период болезни ему хотелось услышать от Тубэя какие-то слова заботы или дождаться от него простого стакана воды. |
