О город Петра! - ты поднявшийся, гранитными стенами и гранитными берегами, из топи русских болот, как холоден, как темен ты в это время года! Все-все одето в холодный, твердый гранит: и набережные, и стены домов, и небо, и воздух, и волны которые с тяжелым гневным рокотом обрушиваются на твои берега, словно бы пытаясь сокрушить их...

* * *

Пронзительно завыл где-то меж узко сдвинутыми крышами ветхих, старых домишек, где-то меж их покрытыми, грязно-темными отеками, серых стен, ветер. В серовато-промозглом воздухе пролетела с гранитного ледяного неба, разорванная бумажка, она печально прошелестела что-то в воздухе и пала в грязь, которую, казалось, размазал по всей улице, неравномерными, местами слишком жирными и глубокими, мазками, какой-то безумный художник. Пустынна была эта улица, иногда лишь скрипнет где-нибудь дверь, да мелькнет за грязным окном бледное и расплывчатое лицо, окруженное тьмой. Иногда ледяные порывы приносили откуда-то издалека, быть может из другого мира, шум людской толпы, но так эти голоса были далеки что казались лишь каким-то призрачным мертвенным шепотом вплетенным в вой ветра. И ветер уносил эти голоса куда-то дальше по улице, где серый воздух сгущался и стены домов расплывались в зябком мареве.

В этом сером морозном и вязком воздухе неожиданно резко застучали удары каблучков, они, словно острые копья, пронзали болотное марево. А вскоре из зяби вынырнула и фигурка: девушка среднего роста, одетая в темно-зеленое старое пальтишко, запачканное кое-где в грязи, тесно-русые ее волосы убраны были в аккуратную, полную косу, спускающуюся до плеч, а бледное личико выглядело уставшим, изнеможенным даже, она жалась к стенам домов, стараясь обходить грязь, но это ей не вполне удавалось грязь была повсюду.

Вдруг от стены, навстречу девушке выступила высокая фигура. Это был человек - быть может юноша лет двадцати, а может и тридцатилетний мужчина, трудно было определить это с точностью - лицо его было покрыто налетами грязи и копоти; заросшие двухнедельной щетиной щеки; волосы длинные спутанные, словно бы облитые какими-то помоями; одет он был в какое-то рванье, насквозь пропитанное грязью, местами разорванное, в разрывах видно было бело-синее, тощее, замерзающее тело. Вообще обликом своим он скорее походил на кошмарное видение, на мертвеца восставшего из могилы, потому девушка и испугалась и отдернулась от него и наверное бросилась бы бежать прочь, приняв его за какого-нибудь безумца или насильника, если бы не его голос...

Голос этот был мягок и очень печален, негромок, спокоен и тепел словно дыхание весны; только услышав первые звуки, не поняв даже слов, почувствовала она как сердце ее словно бы охватило мягкая волна сотканная из вечернего заката, когда золотисто-бордовый, жаркий солнечный диск, опускается за край небосвода. Потому она остановилась и внимательно взглянула на этого человека.

- Извините я вас кажется напугал, - говорил он, - простите ради бога, не хотел... Хотя знаю мой облик сейчас не может вызывать ничего кроме отвращения, ведь я похож на кошмарный сон не так ли?... Ох, девушка, знаете ли у меня есть картина, я совсем недавно нарисовал ее... старался... Хотите покажу вам, если вам понравиться, если захотите купить я продам, совсем не за дорого, сколько денег дадите столько и возьму, мне бы, хлебушка покушать, я так давно ничего не ел... Не помню уже сколько.

- Вы голодны... - проговорила девушка, и жалость к этому голодному художнику вдруг разом охватила всю ее сущность, она неуверенно подошла к нему, вглядываясь в его глаза. О какими были удивительными были его глаза - на этом грязном, изнеможенном лице, на этой серой улице, во всем этом огромном гранитном городе, они были необычайно ясны, глубоки, жгучи и печальны. "Господи, как же они печальны!" - вспыхнуло в ее голове.

- Как вас зовут? - спросила она.

- Анатолий, - ответил юноша, который смотрел теперь на личико девушки. Лицо ее вовсе не было лицом красавицы - нет, худенькое, бледненькое личико, которое однако притягивало к себе взгляд словно некий могучий магнит.