Изменить размер шрифта - +

     Она никогда не собиралась становиться странницей, не собиралась переплывать через внушающий ужас океан.
     В квартире стало холодно, и Лючия Санта очнулась. Одевшись в темноте, она положила подушку на подоконник. Нависнув над Десятой, она стала

ждать рассвета и впервые за многие годы услышала, как трутся друг о дружку паровозы и товарные вагоны на сортировочной станции напротив ее окна.

В темноту летели искры, в воздухе стоял отчетливый металлический лязг. Вдали, на джерсийском берегу, не было света - как-никак война, - и звезды

были бессильны рассеять ночную мглу.
     Утром они нетерпеливо ждали фургонов. Лючия Санта общалась с соседями, заходившими пожелать им счастья. Впрочем, среди них не оказалось

старых друзей, ибо таковых на Десятой уже не осталось.
Panettiere продал свою пекарню, когда его сын Гвидо вернулся с войны израненным и не смог работать, и забрался далеко на Лонг-Айленд - все равно

что в Вавилон. Безумный парикмахер с целым выводком дочерей тоже забросил ремесло; теперь, когда ему из-за войны не хватало мужских голов, он

тоже переехал на Лонг-Айленд, в городок под названием Массапека, достаточно близко к Panettiere, чтобы они могли встречаться по воскресеньям,

чтобы переброситься в картишки. Разъехались и все остальные - по местам со странными названиями, столько лет бередившим их мечты.
     Доктор Барбато, ко всеобщему удивлению, пошел добровольцем в армию, служил в Африке и сделался там чуть ли не героем - во всяком случае,

журналы пестрели его фотографиями, а рассказы о его подвигах оказались настолько устрашающими, что его отца хватил удар - он не смог вынести

сыновней безмозглости. Бедная Терезина Коккалитти так и осталась в своей квартире, бдительно охраняя бесчисленные банки с оливковым маслом и

жирами, которые в один прекрасный день станут выкупом, .способным вернуть ее сыновей к жизни. Друг детства Джино Джои Бианко каким-то хитрым

способом уклонился от армии - никто так и не понял, как это ему удалось, - разбогател и купил матери с отцом настоящий дворец в Нью-Джерси.

Значит, пришло время сниматься с места и семейству Ангелуцци-Корбо.
     Наконец-то Пьеро Сантини сам пригнал из Такахо свои грузовики. Из-за военного времени такие услуги стали безумно дороги, однако Сантини

сделал поблажку своей родственнице и землячке по итальянской деревушке. Кроме того, он за последнее время смягчился сердцем и только радовался

возможности посодействовать счастливому завершению давней истории.
     Лючия Санта предусмотрительно не стала прятать кофейник и несколько чашек. Она угостила Сантини кофе, и они смиренно примостились с чашками

на подоконнике. Октавия и Лена носили вниз свертки помельче, в то время как двое старых мускулистых итальянцев, покрякивая, как терпеливые

ослики, взваливали себе на спины огромные шкафы и кровати.
     Настала минута, когда в квартире не осталось ничего, кроме видавшего виды кухонного стула без спинки, признанного негодным для чудесного

дома на Лонг-Айленде и приговоренного к свалке. Луиза и трое ее малолетних детей поднялись к Лючии Санте, и маленькие проказники затеяли возню в

груде отбракованной одежды, негодных ящиков и старых газет.
     Наконец наступил торжественный момент. Лимузин мистера ди Лукка, уже перешедший к Ларри, просигналил у крыльца. Октавия с Луизой выволокли

малышей через опустевшие комнаты на лестницу.
     Октавия позвала мать.
     - Пойдем, ма, бросай эту свалку.
Быстрый переход