Тогда бизнесом заправляли другие люди. Потом они продали дело Тревизану.
– Так он купил это дело? – Гвидо было странно и дико, что она говорит об этом словно о покупке магазина.
– Да. Я не знаю, как это произошло. Я только знаю, что в один прекрасный день старые хозяева исчезли и появился Тревизан.
– А вы на тот момент?..
– Относилась к так называемому middle management . – Она произнесла это с откровенной иронией.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что мне больше не приходилось отдаваться по дешевке, – сказала она и покосилась на Брунетти, чтобы проверить, удалось ли ей шокировать комиссара. Однако тот не изменился в лице и с прежней интонацией спросил:
– Как долго вы этим занимались?
– Работала проституткой?
– Да.
– Я сюда за тем и приехала, – сказала она и замолчала. – Нет, не так. Я приехала сюда молоденькой девушкой, влюбленной в итальянского парня, который пообещал мне золотые горы, если я соглашусь переехать в его страну. Я свои обещания выполнила, а он нет. Как я вам уже сказала, я родом из Мостара. Иными словами, из мусульманской семьи. Но вообще‑то никто из моих родных в мечеть даже не заглядывал. Разве что мой дядя, но его все считали сумасшедшим. Меня даже отдали учиться в школу при монастыре. Родители считали, что католическая школа дает хорошее образование, так что я проходила туда двенадцать лет.
Он заметил, что они едут по правой стороне канала, протекающего между Венецией и Падуей, мимо знаменитых вилл Палладио. Дорога была ему знакома, и все же вилла на другой стороне канала, с размытыми в лунном свете контурами, с одним‑единственным светящимся окном, показалась ему фантастической.
– Это до того избитая история, что я не стану вам ее подробно рассказывать. Я была влюблена, приехала сюда. И месяца не прошло, как я оказалась на улице. У меня не было паспорта, я не знала ни слова по‑итальянски, правда, шесть лет латыни и уйма заученных в школе молитв не пропали даром, и язык я освоила быстро. Примерно так же быстро я усвоила, что нужно делать, чтобы преуспеть. Я всегда стремилась к успеху в любом деле и для тогдашнего своего занятия не делала исключения.
– И как же вы добивались успеха?
– Я очень хорошо выполняла свою работу. Я содержала себя в чистоте, помогала тем, кто за нами присматривал.
– Чем помогали?
– Рассказывала им об остальных девушках. Дважды предупреждала о готовившемся побеге.
– Что случилось с теми, кто задумал бежать?
– Их избили. Одной из них, по‑моему, переломали пальцы. Они если били, то так, чтобы мы все‑таки не прекращали работать – кто же станет вредить собственному бизнесу?
– А как еще вы им помогали?
– Называла им имена своих клиентов, и некоторых из них, видимо, потом шантажировали. Мне всегда удавалось распознать среди клиентов людей нервных и неуравновешенных. Таких я начинала расспрашивать, говорить с ними за жизнь, и рано или поздно они рассказывали мне про своих жен. Если с них было что пощипать, я выясняла их имена и адреса. Это было несложно. Мужчины – существа слабые. Думаю, это из‑за тщеславия.
Они помолчали, и Брунетти спросил:
– Что было потом?
– Потом меня забрали с панели. Они поняли, что от меня куда больше проку в качестве менеджера. – Она произнесла английские слова практически без акцента, похоже, в языковой стихии она чувствовала себя как рыба в воде.
– И чем же вы занимались в качестве менеджера? – спросил он.
– Я беседовала с новенькими, объясняла им, что и как, советовала вести себя смирно, – сказала она и небрежно добавила: – Я довольно быстро выучила испанский, это тоже оказалось полезным. |