Она съехала на обочину, пропустила ехавшую позади них машину, потом развернулась, и они поехали по той же дороге обратно.

– Я сказала ему, что сестры опасаться не стоит. Он сразу расслабился. Я не помню, сколько раз я в него выстрелила. Потом я пересела в свою машину и уехала. Машину оставила на Пьяццале Рома.

– Пистолет?

– Он у меня дома. Я не хотела его выбрасывать, пока не закончу дело.

– В каком смысле?

– Пока не покончу с остальными.

– С какими остальными?

Она не ответила и резко мотнула головой: было ясно, что об этом она говорить не станет.

– А вам никогда не приходило в голову, что вас рано или поздно поймают?

– Не знаю. Я об этом не думала. Но потом, когда вы пришли ко мне в турагентство и я сказала вам, что не умею водить машину, я стала вспоминать, что еще я сделала неправильно, помимо забытых в ресторане очков. Думаю, меня могли видеть пассажиры поезда; смотритель в гараже знал, что вечером, в день смерти Лотто, я брала свою машину. А сегодня вечером я поняла, что все кончено. Я думала, что сумею уйти. Хотя, – добавила она чуть погодя, – пожалуй, не думала, просто надеялась, что сумею.

Через некоторое время в поле зрения Брунетти показалась та самая вилла, очертания которой он видел по дороге из города. Только теперь она была справа от него. Синьора Черони вдруг прервала молчание:

– Знаете, а ведь теперь они меня убьют.

Комиссар, разморенный теплом салона и утомленный непривычно поздней поездкой, задремал.

– Что? – спросил он, очнувшись, потряс головой и сел прямо.

– Как только они узнают, что меня арестовали и что это я их убила, им точно придется меня убрать.

– Я вас не понимаю.

– Я знаю их по именам. По крайней мере некоторых из них. Тех, кого я не успела убить. Они‑то и позаботятся о том, чтобы я замолчала навсегда.

– Кто они?

– Те, кто делает фильмы, Тревизан ведь занимался этим не в одиночку, и те, кто заправляет проститутками. Я говорю не об уличных шестерках, а о тузах, которые раздают приказы и собирают деньги. Я знаю тех, в чьих руках весь этот бизнес, этот импорт‑экспорт женщин. Экспорта, правда, не слишком много: только фильмы. Пусть я не знаю всех имен, этого вполне достаточно.

– Кто они такие? – спросил Брунетти, уже представляя себе усатых мафиози с южным акцентом.

Но она назвала мэра одного большого города в Ломбардии и президента крупной фармацевтической компании. Пораженный Гвидо резко повернул голову и уставился на собеседницу. Заметив его реакцию, она грустно улыбнулась и назвала еще одно имя – одного из помощников министра юстиции.

– Комиссар, это же международный бизнес. Речь идет не о двух старичках, что сидят в баре, попивают дешевое вино и треплются о шлюхах; речь идет о завсегдатаях залов заседаний совета директоров, о тех, кто владеет яхтами и летает на частных самолетах, кто отправляет и получает заказы по факсу и не расстается с мобильником. Это люди, у которых есть власть. А иначе как, по‑вашему, они смогли бы избавиться от результатов вскрытия Фаверо?

– Откуда вам это известно?

– Лотто рассказал. Они не хотели, чтобы кто‑то копался в смерти Фаверо. Слишком много важных господ были с ним тайно связаны. Всех я не назову, но знаю достаточно. – Улыбка исчезла с ее губ. – Вот поэтому они меня и убьют.

– Вы будете под нашей особой защитой, – пообещал Брунетти, жадно вслушиваясь в каждое слово синьоры Черони, надеясь узнать подробности.

– Это как Синдона? – саркастически уточнила она. – Сколько к нему было приставлено охранников, помните? Да еще видеонаблюдение круглые сутки.