В самом этом факте, как таковом, не было вовсе ничего удивительного: множество людей умудрялись прожить всю жизнь, ни разу не попав в поле зрения полиции; о них становилось известно, только если они становились жертвами так называемого хулиганского насилия: пьяного водителя, разбойного нападения, запаниковавшего вора‑домушника и так далее. И лишь единицы из таких вот незаметных людей становились жертвами убийц‑профессионалов – а, судя по всему, Тревизана застрелил именно профи.

– Я договорился на сегодня о встрече с вдовой, – сказал Брунетти, – в четыре.

Вьянелло кивнул:

– На ближайших родственников тоже ничего нет.

– Странно это, вам не кажется?

Вьянелло подумал и ответил:

– Вообще‑то это совершенно естественно, что какой‑то человек и даже вся его семья ни разу не привлекали внимание полиции.

– Но ведь есть здесь что‑то настораживающее?

– Калибр пистолета? – Оба прекрасно знали, что оружием, из которого был убит Тревизан, чаще пользуются профессиональные киллеры.

– Есть возможность его отследить?

– Разве что модель, а так – нет, – сказал Вьянелло. – Я отослал описание пуль в Рим и Женеву.

Оба знали и то, насколько маловероятно, что шансы получить по‑настоящему полезную информацию ничтожно малы.

– Что там на вокзале?

Ничего нового по сравнению с тем, что узнали полицейские накануне вечером.

– И это тоже мало что нам дает, верно, Dottore?

Брунетти отрицательно покачал головой.

– Ну а у него в конторе как?

– К тому времени, как я туда пришел, большинство из них уже ушли на обед. Я поговорил с одной секретаршей, она была вся в слезах. Потом пообщался с адвокатом, который, по всей видимости, взял управление в свои руки. – Вьянелло сделал паузу и продолжил: – Так вот он, напротив…

– Не был в слезах? – спросил Брунетти и поднял глаза, чувствуя, как поднимается у него настроение.

– Вот именно: не был в слезах! Собственно, у меня сложилось впечатление, что его не слишком расстроила смерть Тревизана.

– А как он отреагировал на обстоятельства смерти?

– На то, что это было убийство?

– Да.

– Это, пожалуй, несколько выбило его из колеи. Мне показалась, что смерть Тревизана сама по себе его не особо взволновала, а вот то, что он был убит, его поразило.

– Что он сказал?

– Да почти ничего, – ответил Вьянелло и пояснил: – Вернее, он не сказал того, что обычно говорят в таких случаях – ну, все то, что мямлят, когда человек умирает, даже тот, кого мы недолюбливали: что это огромная потеря, что очень жаль семью, что утрата невосполнима…

Они с Брунетти столько раз слышали подобные речи за годы работы, что совершенно не удивлялись, когда обнаруживали их неискренность. А вот полное отсутствие их вызывало недоумение.

– Еще что‑нибудь?

– Нет. Секретарша сказала, что весь персонал будет завтра. Сегодня им разрешили не возвращаться на рабочие места после обеда, из уважения к погибшему. Так что я наведаюсь к ним завтра. – И, предупреждая вопрос Брунетти, Вьянелло выпалил: – Наде я позвонил, она постарается раздобыть что‑нибудь полезное. Лично она его не знала, но ей кажется, что он лет пять назад занимался завещанием одного мужика, тот еще держал обувной магазин на улице Гарибальди. Так вот, она позвонит его вдове. Ну и в округе поспрашивает.

Брунетти одобрительно кивнул. На службе у них супруга Вьянелло не состояла, но зачастую именно она оказывалась бесценным источником информации, причем такой, что ни в одном официальном документе не сыщешь.