- До некоторой степени. Полноценного фонетического языка не существует. Не все, конечно, схожи с английским, но искажения присутствуют в каждом из них.

- Но для чего было переводить на… на церковнославянский? Это лишь увеличивает степень искажений.

- Вам, маркиз, нужно поговорить на эту тему с нашими академиками, Павловым и Юнгом. У нас как-то занятный вышел вечерок однажды, мы спорили обо всех этих заклинаниях, магических словах, колдовских заговорах. Господин Юнг считает, что заклинания - вроде кодовой фразы. Знаете, можно человека загипнотизировать, выучить чему-нибудь, например, стенографии, но вне гипноза он эту возможность теряет. А ключевая фраза позволяет восстановить навыки, вспомнить, чему обучили под гипнозом. Академик Павлов подобным образом излечил человека с истерической слепотой, случай описан в "Вестнике нейрофизиологии".

- Я не вполне улавливаю связь…

- Юнг предполагает, что человечество, как единое целое, тоже в определенном смысле страдает истерической слепотой. А заклинание, как ключевое слово, способно на какое-то время снять пелену с глаз. Родовое подсознание, единое для всех.

- И они… пробовали?

- Насколько я знаю, нет. Это ведь так, игра ума, безумные идеи.

- Но, все же, зачем было переводить с латыни?

- Для того чтобы заклинание испытал другой человек, с латынью незнакомый. Мало ли, произнесешь, а вместо второго зрения и первое откажет. Жрецы свои тайны берегли. Так что - берегитесь, - шутливо предостерег Алексей.

- Вы полагаете, все это - ерунда? - маркиз уловил настроение собеседника.

- Для тех, кто верит, возможно, и нет. Самовнушение, самогипноз… Знаете, маркиз, я и к обычному гипнозу подозрительно отношусь, кажется - надувают шарлатаны, - Алексей рассмеялся. - Хотя, возможно, я просто ограничен и не способен воспринять новые идеи. Но пытаюсь, даю слово, пытаюсь, - он вспомнил о поручении отцу Афанасию. Антарктида…

- Есть многое на свете, писал Вильям Шекспир. И многое есть во тьме, - маркиз закрыл свою тетрадь. - С вашего позволения, я сошлюсь на наш разговор, когда обращусь к господам Павлову и Юнгу.

- Разумеется, маркиз, - согласился Алексей. - А пока не составите ли компанию? Ужасно не хочется чаевничать одному.

- Чаевничать?

- Пить чай. На западной террасе место просто заколдованное - никогда не бывает комаров. Радио послушаем. Идемте, а то самовар стынет, - и он вышел из светлой гостиной навстречу тьме.

22

Потолок уходил ввысь, даже не потолок, а своды, мощные, могучие, каменные, но Вабилов не чувствовал простора, напротив, казалось, что камень рухнет, задавит.

Ничего, простояла ратуша сколько-то веков (эстонцы любят точность), простоит и сегодня.

Он оглядел зал - поверх бумаг, его речи, четыре машинописных листка, которые Вабилов с профессорской неловкостью устраивал на пюпитре. Принц Улаф, члены Нобелевского комитета, магистрат, дипломаты и даже свой брат ученый - из Юрьева, Упсалы, Пастеровского института и даже, кажется, из Торонто.

Речь. Знаменитая нобелевская речь. Прямая трансляция из зала ратуши. На волне две тысячи четырнадцать метров. Рядом с микрофоном загорелась красная лампочка. Эфир открыт.

Он испугался - свои слова исчезли, спрятались в порыве благоразумия. Как просто - отчитать написанное, выверенное и одобренное.

Лампочка замигала, торопя.

- Коллеги! Сегодня мой день. Мой. Я шел к нему много лет, теряя по пути воздушные невесомые иллюзии и обретая факты. Первосортные полновесные факты. Аксиома - ученые работают во имя прогресса. Цель науки - всемирный прогресс, - волнение ушло, лишь эхом отдавались слова в голове.