Но Смит и ненавидел эти машины, потому что если уж они начинали работать, человеку оставалось только сидеть и ждать, когда им угодно будет закончить. Такое ожидание заставляла Смита испытывать чувство вины. Технически он как бы работал, но на самом деле ничего не делал, а только нервно барабанил пальцами по корпусу компьютера. После стольких лет руководства от ничегонеделания он начинал испытывать болезненное беспокойство, в животе у него возникало неприятное тянущее чувство, а в желудке было такое ощущение, точно он только что проглотил твердый резиновый мячик.
Смит возглавлял свою организацию и был подотчетен только самому президенту. И все же его мучил неотвязный, периодически повторяющийся кошмар, страшное видение того дня, когда некто влетит прямо в расположение штаб квартиры “КЮРЕ” в местечке Рай, штат Нью Йорк, посмотрит на него, Смита, ткнет в него пальцем и скажет: “Вот ты где, Смит. Снова валяешь дурака перед компьютером”.
Смит почувствовал, как тяжесть в желудке слегка уступила, когда на экране монитора начали появляться первые слова. Компьютеру удалось расшифровать первую половину текста с камня, найденного на Малой Экзуме, хотя почему Чиун считал эту находку столь важной, для Смита по прежнему оставалось загадкой.
“Две сливы”, – напечатал компьютер. Смит громко произнес эти слова просто для того, чтобы услышать, как они звучат, но на слух они оказались ничем не лучше, чем на письме. В том то и беда с этими древними языками. Вечно они пытаются все обозначать и описывать с помощью каких то фруктов, звезд, деревьев, птиц да еще внутренностей. И каждое слово на самом деле обозначает совершенно иное понятие, потому, видите ли, что у древних полностью отсутствовал дар говорить обыкновенной прозой без всяких там иносказаний.
Компьютер некоторое время колебался, но потом отпечатал слово из конца надписи. Теперь на экране было написано: “Две сливы... сокрушенные”.
Не слишком понятно, нахмурившись, подумал Смит. Поскольку середина отсутствовала, надпись вообще оказалась лишена смысла, но у Смита имелось недоброе предчувствие, что, даже когда компьютеру удастся вычислить эту середину, смысла в надписи не очень то прибавится.
И все же следует сообщить Чиуну то, что пока удалось получить от компьютера. Смит позвонил на Малую Экзуму, и Римо ответил после первого же звонка.
– У меня имеется кое какая информация для Чиуна, – сказал Смит. – О той надписи на камне, которую он хотел, чтобы я расшифровал.
– Здорово. Что же там сказано? – поинтересовался Римо.
– Ну, у меня пока еще нет полной расшифровки надписи. Только одно предложение, точнее, его начало и конец. В середине чего то не хватает, но компьютер еще не сумел это найти.
– Тогда просто дайте мне то, что у вас уже есть, – сказал Римо.
Смит прокашлялся.
– “Две сливы” – это первая часть. Потом идет пробел. “Сокрушенные” – это конец. – Смит секунд пятнадцать прислушивался к молчанию на другом конце линии. – Вы поняли меня, Римо? – переспросил он наконец.
– Ага. Я все понял, – отозвался Римо. – “Две сливы сокрушенные”? Просто потрясающее послание.
– Это все, что у меня есть пока.
– Что означает “сокрушенные”? – спросил Римо.
– Побежденные, тоскующие, убитые горем, – пояснил Смит.
– Ладно. А что это за “две сливы”?
– Не знаю, – ответил Смит.
– Ого! – отозвался Римо. – Послушайте, Смитти, обязательно позвоните нам, если раздобудете еще парочку столь же потрясающих новостей, как эта. Блеск, да мне просто не терпится поскорее поведать Чиуну, что две сливы сокрушены. Он будет вне себя.
– Собственно, мне ваш сарказм не очень нужен, – ответил Смит. |