– Ничего не было, – сказал Андрей, поняв, что хочет узнать Цесевич. – Да и желания у меня такого не возникало.

– Странный ты человек, Андрей. Имеешь задатки гения и не желаешь их развивать. Нужны тренировки, лучевые процедуры, сейчас есть прекрасные методы, я внимательно слежу за литературой. Поработав, ты сможешь связываться с любым гением любой эпохи без жутких стрессовых видений. Неужели ты воображаешь, что как вокалист достигнешь большего?

Андрей и сам об этом думал, но думал отвлеченно. Обнаружив у себя голос, он стал певцом именно в опере, причем в классической, не потому ли, что таким образом пытался подсознательно создать хотя бы видимость контакта во времени?

С запада пришло круглое серое облако и повисло над домом. Цесевич посмотрел на часы.

– Поливочный дождь, – сказал он.

– Теперь вы занимаетесь селекцией?

– Селекцией, да... Только не растений. Хочешь попробовать?

Он протянул Андрею на ладони пару церебральных датчиков.

– Зачем? – сказал Андрей.

– Трус ты, – усмехнулся учитель. – Это упрощенный вариант. Тесты церебральные и подкорковые. Наука несколько продвинулась вперед, и я вместе с ней. На волне, так сказать. Надень и пойдем пить чай.

Андрей пожал плечами и прилепил датчики к затылку. Через минуту он забыл о приборе. Пил чай с вареньем и рассказывал о последних постановках. Изображал, как, по его мнению, следует играть финальную сцену "Онегина" и как пытается поставить ее режиссер. На взгляд Цесевича, оба варианта были неотличимы, но впервые голос Андрея звучал не по стерео, а рядом, и учитель был поражен. Андрей это заметил и постарался выжать из себя максимум. Он не форсировал, пел мягко, и даже фраза "О жалкий жребий мой!" прозвучала как-то задумчиво, будто Онегин давно уже определил для себя судьбу, и сейчас лишь убедился, что был прав. Цесевич сказал коротко:

– Позовешь на премьеру.

Он прошел в угол веранды, где давно уже мигал на выносном пульте компьютера зеленый огонек. Андрей сорвал датчики с затылка.

– Баловство это, – сказал Цесевич. – Большую работу сейчас ведут в Институте профессий, но они доберутся до результата после моей смерти. Ага, – он пробежал взглядом надпись на экране дисплея. – Андрюша, ты не пробовал играть в го?

– Нет, – рассеянно отозвался Андрей, который и не слышал о такой игре.

– А чем ты занимаешься, когда свободен?

– Читаю, копаюсь в старинных книгах, нотах, слушаю записи, встречаюсь с друзьями...

– Играй в го, – энергично посоветовал Цесевич.

– Это ваш новый тест?

– Именно! Ты знаешь, что люди даже отдыхают не так, как могли бы? Гениальность свою губят смолоду, потому что неверно выбирают дорогу. Но отдых... Знал я одного археолога. На досуге он сочинял бездарные стихи инее это хобби как крест. Я посоветовал ему разводить хомяков. Он посмотрел на меня... Знаю я эти взгляды... Я послал ему хомяков в подарок. Совсем человек изменился! Он и археологом стал более приличным, хотя наверняка гениален совсем в другой области. Но хобби! Увлечения, невинные забавы – и те выбирают неверно! Играй в го, Андрюша...

– Скажите, Сергей Владимирович, – Андрей замялся, – а вы сами...

– Нет, – резко сказал Цесевич, будто барьер поставил. – Об этом и мысли не было. И не смотри на меня так. Методика – дело всей жизни. Мне скоро сто. Не нужно. Не хочу.

– Врачу – исцелися сам, – сказал Андрей.

7

Вадим был в лаборатории не один. Теоретик Саша Возницын – коренастый и крепкий, с шевелюрой, свисающей на плечи, – ходил из угла в угол, а Вадим стоял у окна, сосредоточенно рассматривая цифры на широкой ленте машинной распечатки.