— Рамка точно наша, вот и подпись, и еще… На обратной стороне было пятно, маленькое совсем… Ага, вот оно! Тогда я ничего не понимаю!

— Нат, а может, тебе просто померещилось, а? Ты расстроилась из-за мамы, тебе приснилось, что картину сперли, а ты с перепугу решила, что это наяву случилось? Такое вообще-то бывает! Матильде, к примеру, однажды приснилось, что она в театр опоздала, так она вскочила как полоумная, понеслась сломя голову, даже на часы не поглядела, прибегает, а там никого нет, — говорила Степанида, с недоумением разглядывая картинку. Картинка как картинка, даже сразу и не поймешь, что на ней нарисовано. Хотя Мотька ей внушала, что картины не рисуют, а пишут… — Натка, а она правда ценная?

— Не то слово!

— Почему? Чего в ней особенного?

— Ее написал знаменитый художник Сислей, французский…

— И сколько она стоит? — поинтересовалась Степанида.

— Точно не знаю, но очень-очень дорого.

— Миллион баксов? — спросила Алка.

— Ну, на миллион, может, и не тянет… Но все равно…

— Надо же, за такую чепуху такие бабки! — заметила Степанида.

— Это не чепуха, Степка, это… Ты слыхала про импрессионистов?

— Чего это?

— Такое направление в живописи конца прошлого века было. Ну и начала этого… И Сислей был один из наиболее знаменитых… Теперь импрессионисты очень ценятся.

— А откуда у вас такая картина? — полюбопытствовала Алка.

— Папиному предку ее сам Сислей подарил в прошлом веке.

— А этот предок тоже художником был?

— Нет, он был музыкант…

— Значит, это фамильная ценность? — уточнила Алка.

— Да.

— И у нас тоже есть фамильная ценность, — понизив голос, сообщила Алка. — И если бы не Мотька с Аськой, у нас бы ее уперли. Тогда один мужик даже притворился, будто он наш с Людкой родной отец…

— А разве твой папа…

— Папа у нас неродной. Но лучше всякого родного.

— А какая у вас ценность? — спросила Наташа.

— Яйцо Фаберже, с драгоценными камнями.

— Ух ты! А как же девчонки его спасли?

— Это долгая история. Они разгадали, что этот папаша — фальшивый, ну и…

Степанида прекрасно знала эту историю по Мотькиным рассказам и пообещала Натке когда-нибудь рассказать, если Алке будет лень.

— Ну что, можно считать, что все теперь нормально, да? — спросила Алка.

— Наверное, — пожала плечами Степанида. — Но только в том случае, если у Натки были глюки.

— Глюки? Какие глюки? — не поняла Ната.

— Ну, что тебе померещилось, будто картина пропала.

— Не могло мне это померещиться, что ты! Я же помню, я не сумасшедшая…

— Натка, ты уверена? Может, это от нервов? — сказала Алка. — Ну кому на фиг нужно брать картину и потом возвращать обратно? Только если…

— Договаривай! — потребовала Степанида.

— Но это же элементарно, Ватсон! Только если ее подменили.

— Подменили? — ахнула Наташа.

— Ясное дело!

— Не больно-то ясное, — скептически заметила Степанида.

— Почему это? — оскорбилась Алка.

— Если уж ее захотели бы подменить, никто бы ничего не заметил! Кто-то вошел в квартиру, подменил картинку на копию, и все дела! А на целые сутки взять картинку, а уж потом повесить копию… Глупость одна, и все!

Алка с Наташей переглянулись.