Лэнг попросил номер неподалеку от вестибюля с таким же самым видом из окна. Они с Герт погрузились в однообразные прогулки, которые начинались с раннего утра. Продолжительные полуденные купания в уходившем в бесконечность «бассейне» гостиницы завершались ленчами в одной из двух (вряд ли их было больше) тратторий города и страстными любовными ласками после.

Обедали они не в обеденном зале гостиницы с расписанным фресками сводчатым потолком, а в маленьком ristorante, расположенном на одной из двух узких улиц, расходившихся вилкой из одной улицы, проходившей перед церковью. Как и в большинстве подобных заведений Италии, свет в ресторане был ярким, как в операционной. Лэнг обосновывал такое пристрастие к сильному освещению тем, что итальянцы любят точно знать, что получили именно то, за что платили деньги, и опасаются, что в полутемном помещении им под романтическим покровом подсунут какую-нибудь дешевку. Герт, в свою очередь, считала, что причиной тому прискорбный обычай средневековых правителей травить гостей ядом во время трапезы.

Как бы там ни было, но пожилая хозяйка ресторана целыми вечерами ходила босиком между столиками и требовала от каждого посетителя, дерзнувшего оставить на тарелке хоть кусочек, объяснить, почему он не доел то или иное блюдо.

Отобедав там уже в третий раз, Лэнг и Герт не спеша брели вверх по улице, казавшейся еще круче после съеденных за обедом деликатесов, таких, как фаршированные цветки цуккини, жареные артишоки и телячьи отбивные с ветчиной и шалфеем.

Лэнг остановился на пьяцце, крохотной площади, одну сторону которой занимало кафе-мороженое и кучка продавцов очень сомнительного антиквариата, на другой расположилась церковь, а еще две стороны оставались открытыми.

— Ну, ладно… Как ты все это узнала?

Они до сих пор не разговаривали о том, что случилось с ними в некрополе; напротив, старались избегать этой темы, как чего-то неприятного, хотя отлично знали, что вечно так продолжаться не может, и рано или поздно придется заговорить обо всем этом.

Герт, в туго обтягивавших ноги кожаных брюках и свободной блузке, выполненной в «крестьянском» стиле, на мгновение задумалась. Потом взяла его под руку и двинулась дальше по улице в сторону гостиницы. По дороге она рассказывала о том, что с ней случилось, — вернее, о том, что она запомнила, о том, как лежала в больнице, как лишилась памяти и слуха.

— И этот кусок билета…

— Корешок, — поправил Лэнг, — корешок билета.

— Хорошо, корешок так корешок, — согласилась она. — Я на него посмотрела и все вспомнила: как мы были во Франкфурте, на тамошней станции Управления. Что отсюда следовало? А то, что если у этого типа, пытавшегося меня убить, оказался билет франкфуртского метро, значит, он побывал во Франкфурте. Если он приехал оттуда, значит, Управление могло быть как-то замешано во всю эту историю. Но почему кто-либо мог пойти на такие меры, чтобы разделаться со мною? Я позвонила бы тебе, чтобы предупредить, но мой служебный телефон потерялся при взрыве. Кроме того, если ко всему этому было причастно Управление, оно, несомненно, прослушивало все твои разговоры.

Лэнг распахнул входную дверь гостиницы и пропустил Герт вперед.

— Да уж. А мне этот ублюдок подсунул защищенный телефон, а оказалось, что это спутниковое устройство слежения.

— А если бы я позвонила Саре, то…

— На том номере тоже наверняка сидел «жучок».

Она с любопытством взглянула на него.

— Вроде тех тараканов, которые водятся в Атланте?

— Так называется подслушивающее устройство, через него слышно все, что ты говоришь.