Голова Гулевича мотнулась на обмякшей шее и запрокинулась, ягодицы скользнули вперед, тело начало сползать на пол. Охранник подхватил его под мышки и, хлопнув тяжелой ладонью по щеке, водворил на место. Гулевич открыл рот, коротко вскрикнул. Перед ним маячило белое, холеное лицо Курбатова. Вполне симпатичное и очень аккуратное лицо: маленькие уши, маленький рот, небольшой, классической формы нос, округлый подбородок, который ошибочно свидетельствовал об отсутствии воли… Только глаза страшные – большие, выпуклые, излучающие холодную жестокость. Такие бывают у готовящегося к прыжку хищника. Гулевич отпрянул. Ноздри щекотал запах дорогого лосьона, как издевательский привет из свободного мира. А в камере висит плотная вонь, от которой все время хочется блевать. А может, это от постоянных побоев и ожидания новых издевательств.

– Подохнуть все равно не дадим, Гулевич. Я верю в нашу медицину, и ты тоже поверишь, никуда не денешься. Будешь дальше упираться рогом – присядешь на иглу в санчасти, а эта штука пострашнее, чем Зафиров штуцер. Будешь у нас живым терпилой, как Вечный Жид. Будешь терпеть, раз так хочется.

Курбатов выпрямился, одернул пиджак, взглянул на часы.

– Уведите.

Охраннику пришлось еще немного вспотеть, втолковывая Гулевичу, что тащить его на себе он не собирается, идти придется самому, ножками, топ-топ. Уже из коридора до Курбатова донесся невнятный крик:

– Не хочу в камеру! Не хочу! Убери руки! Может, я говорить буду…

Ну конечно будешь, с удовлетворением подумал важняк, проверяя в карманах ключи от машины. Только завтра. Чтобы в следующий раз не тянул кота за яйца.

– Кто занимался организацией взрыва в прачечной «Эстер-Люкс»?

Суханова какое-то время молчала, глядя в сторону. Какао она не пила и газет не читала уже давно. Под кожей шеи прокатывался маленький шарик адамова яблока – вверх-вниз. Волосы на голове были выстрижены наголо, чуть выше лба белел крест пластыря. Курбатов вспомнил, что белыми крестами лесники метят деревья, подлежащие вырубке. Он, честно говоря, не думал, что Суханова-Суша сломается так скоро… Прошлой ночью ему звонили из СИЗО: в тридцать восьмой камере ЧП. Новенькая выбила глаз одной из своих мучительниц. За это ее избили до отключки и накололи на спине оскорбительные картинки, а когда та пришла в себя, принялась бодаться головой в стену. В санчасти ее привязали к кровати и вкатили лошадиную дозу успокоительного. Главврач Шмелев, который проработал на этом горячем участке двенадцать лет, пообещал, что научит ее родину любить, мать-перемать, у него для этого достаточно разной дряни в ампулах.

– Мне не известны фамилии, – произнесла она, наконец. – Распоряжения получала от парня, которого называли Родиком.

– Кто называл?

– Его дружок, Лоб. Они вдвоем приходили.

– Адреса, телефоны?

– Не знаю. Я никогда им не звонила, они сами находили меня.

– Кто передавал деньги?

– Лоб и передавал.

– Сумма?

– Десять тысяч долларов США. Плюс две тысячи на текущие расходы.

– Как вы с ними познакомились?

– На какой-то вечеринке, кажется. Давно уже. Не помню где.

– И этот Родик ни с того ни с сего предложил тебе взорвать прачечную?

– Ну… Не совсем. Он как-то спросил, не знаю я кого, кто хотел бы десять «косых» заработать. Я сказала, что знаю. Он говорит: кто? Я говорю: я. Ну, мы посмеялись, а потом он позвонил однажды и предложил встретиться у «Кавказа». Ну и там рассказал, что надо. А через два дня передал деньги.

– Что именно он рассказал? Против кого была направлена операция?

– Не знаю, против кого.