– Я виноват, не спорю. Очень виноват! – Афанасьев заговорил слезливо. Похоже, он был сильно нетрезв – не случайно та перелетная бутылка оказалась пустой. – Но я же не знал… Я не хотел…

– Давайте-ка по порядку, – на розового пони по соседству с моим верховым мамонтом опустился Рояльный. Пони крякнул и присел, скользя мягкими копытами по паркету. – Вы улетели в Москву и тайно вернулись, чтобы убить супругу.

– Нет! – Афанасьев дернулся, едва не подпрыгнув. – Я тайно вернулся, чтобы встретиться с другой женщиной.

– С любовницей, будем называть вещи своими именами, – строго сказала я. – Вы провели ночь с гражданкой Маргаритой Покровской. Видите, Афанасьев, мы все знаем.

– Наутро вы отправились в парк, чтобы убить там жену. – Рояльный неумолимо гнул свою линию.

– Да нет же!

– Вы были в парке! У нас есть доказательства! – Я продемонстрировала привязанному фото в телефоне, поднеся аппарат поближе к его лицу.

– В парке был, но никого не убивал! – заупрямился Афанасьев.

– Рассказывайте! – хмыкнула я.

И он начал рассказывать, торопливо и сбивчиво:

– Оля позвонила мне утром, сказала, что знает – я не в Москве, а с «этой женщиной». Она, мол, больше так не может, нам нужно поговорить, встретимся на нашем месте в час дня. «На нашем месте» – это, значит, в парке у пруда, мы там когда-то в первый раз поцеловались. – Афанасьев скривился. – Я понял, что Оля настроена серьезно, и пришел в тот чертов парк, к тому проклятому пруду…

Он замолчал, и в образовавшуюся паузу аккурат поместилась реплика Эммы:

– Пришел, увидел и убил!

– Да не убивал я ее! – Афанасьев застонал и замычал, как от боли, раскачиваясь вместе с мучительно скрипящим креслом. – Я пришел туда, как она хотела. Может, чуть опоздал, не знаю – не посмотрел на часы. Раздвинул ветки – там ивы огромные, – а она уже…

– Что – уже? – Я не выдержала очередной паузы. – Уже сама там топится?

– Зачем же топится? Стоит. – Афанасьев снова болезненно скривился. – В своем дурацком платье… Боже, как же я это все ненавижу! Розовые тряпки, сю-сю-сю, Витюша-тютюша… Нет, я хотел поговорить, – объясниться-то надо было, – но как увидел ее бронированную спину…

– Что он увидел? – спросил Рояльный почему-то у меня.

Я только плечами пожала.

– Штуки на платье… Как их? Блестящие такие, колючие камешки…

– Стра-а-зы, – сквозь зевок донеслось от двери.

Все обернулись.

– Прошу прощения, я немного припозднился. – Петрик, лавируя между особо крупным игрушечным зверьем, прошел к нам и грациозно опустился на ослика. – Вы продолжайте, не отвлекайтесь. На платье были стразы…

– Точно, стразы-заразы! – Афанасьев принял подсказку. – Много, много страз – на спине, на плечах, на груди. Как кираса!

– Это очень интересно, что-то подобное было лет пять назад у Бальмейна, – оживленно защебетал Петрик. – Вообще-то в наши дни этот французский дом моды выделяется стилем милитари, но у него была такая необычная коллекция с темой ретрообмундирования: юбка в пол из белых перьев – и к ней дырчатая облегающая блуза с капюшоном из имитации листового золота, как пробитый доспех, потом нежное шифоновое платье цвета фуксия с обильной вышивкой стразами, напоминающей начищенную кирасу, и шляпкой-каской, сплошь из страз…

– Но каску я покупать отказался! – перебил его Афанасьев.