— Еще одна девушка. Подожгла себя, ты представляешь?

— Если дух человека слаб, с этим ничего не сделаешь, — говорит он словами мамы. — Вот твой дух силен.

— Как вы меня задолбали. Андрей, это не игры.

Он подает Нике бумажный носовой платок, но с таким слоем грязи на ботинках тот вряд ли справится. Ника оттирает подошвы о ледяной нанос у парапета, оставляет полосы.

— Кто говорит про игры? Я сразу, как тебя увидел, почувствовал великую силу. Ты говоришь про свои видения — но это же норма. Тебя избрали, шаман-предок посылает тебе дьяволов. Нужна инициация.

— Большое спасибо, но мне нужны таблетки и терапия. И не только мне, кстати… Ты знал, что в две тысячи первом в Москве фанатики задушили девочку? Шесть лет ей было. Собственные мать и бабка постарались, им, видите ли, сказали, что если ребенок умственно неполноценен — значит, он проклят Богом.

— Сумасшедших много, к сожалению, — меланхолично замечает Андрей. — Не в обиду. Думаю, такие истории везде есть.

— Это точно. Ваню помнишь? Сколько было Ване, девять?

Андрей вздрагивает, словно его ударили.

— Ника, нет.

— Изгнали они бесов. Ты помнишь, что он кричал тогда?

— Прекрати.

— Конечно же не помнишь, потому что он не мог кричать.

— Ника, хватит!

Андрей закрывает лицо руками — совсем как в детстве. С минуту он стоит так. Ника молчит, прохожие торопливо проходят мимо.

Когда Андрей отнимает руки от лица, он вновь спокоен.

— Для чего ты вернулась?

— Не знаю. Возможно, для того, чтобы этот пиздец повторился.

— Мне кажется, что духи предков привели тебя не просто так.

Ника не хочет идти у него на поводу. Но, видимо, придется.

— Хорошо. Допустим, я здесь не просто так, а для того, чтобы не дать причинить зло. Та девушка, которую нашли в заброшке, вот каково ее родным? Она не должна была умирать, Андрей. И остальные тоже не должны. Они же сами себя наказывали постоянно, помнишь? И из-за чего? Из-за того, что пара мудаков возомнили себя богами?

Предатели будут страдать сильнее всех, повторял Дагаев. Те, кто доносит на братьев и сестер своих, кто выдает тайны наших ритуалов, кто мешает сиять другим, — эти нелюди будут умирать тысячи лет и не воссияют никогда. И бесы будут рвать их.

— Андрей, — говорит Ника, касаясь его пальцев. Те холодны, как будто давно остыли. Андрей моргает, смотрит на машины, светофор и УВД, пытается не слушать, это видно, но Ника ловит его взгляд. — Андрей, мне очень нужна твоя помощь.

выдох четвертый

— Я, блять, говорил следить за ней. Что непонятного?

Рома не знает, что ответить. Что тут скажешь? Он обосрался — хоть никому не обещал дежурить у ее подъезда сутки напролет. Ника уехала, не предупредив. Она была уверена, что отправила сообщение, он видел — она не врала, вот только сообщений отправленных не было. «Наверное, связь была дерьмо, какой-то сбой», — в итоге сказал Рома. Ника кивнула, хоть оба прекрасно знали, что это, конечно, сбой связи, но совсем другой.

И Роме, честно говоря, плевать.

Китаев ходит от угла дома к беседке, где курит Рома, и обратно. Они вышли поговорить полчаса назад, и все это время говорил один Китаев. На него Роме плевать тоже.

— Двадцать четыре часа в сутки, ты понял? Ноздря в ноздрю. Спи, блять, на ее диване, если понадобится. Она должна сидеть в квартире. Сейчас не нужно ей высовываться.

— Почему?

— Она пьет свои таблетки? — Китаев игнорирует его вопрос.

— Да, конечно, — врет Рома. Вот уж что он точно не будет контролировать. Нике самой виднее, что и когда пить, а он не медсестра.

— Я сутки в отделении провел, — продолжает Китаев, — перед каждым ссаным клоуном ползал.