Гости приходят сразу после того, как Ника снимает куртку и ботинки. О том, что кто-то пришел в гости, Ника узнает еще до звонка в дверь.

Света ждет Нику в зеркале в коридоре. Она в том же белом платье с кружевными рюшами, в каком сидела за столом, красивая, сине-бледная, очень встревоженная. Хмурясь, она говорит о чем-то, но из зазеркалья не доносится ни звука.

— Прости, но я тебя не слышу, — отвечает Ника.

Света указывает на входную дверь.

В дверь звонят. Глазка все еще нет, жалеет Ника.

— Кто там? — она спрашивает, не надеясь услышать ответ. Бубен убирает в шкаф за зеркалом.

— Дядя Толя, — отвечает голос Китаева.

Света качает головой, но Ника все же отпирает. К сожалению, Китаев за дверью настоящий, с ним два незнакомых Нике парня. Захлопнуть дверь она не успевает, Китаев вваливается сразу же, выставив перед собой торт.

— А где мама?

— Приболела, — бодро отвечает Китаев. — Это тебе.

— Что празднуем? — Ника рассматривает торт через пластиковый купол: много крема, розочки, из разряда торжественной выпечки, которая на деле не вкусна и заветривается на столе.

— Подумал, что ты давно тортов не ела, — Китаев оглядывается. — А у тебя неплохо. Даже чисто.

Ника поправляет бамбуковую салфетку на столе. Рома говорит, что в ее квартире пусто. Время от времени пытается ей помочь, приносит ненужную ерунду вроде вот этой салфетки, новой подушки или прикроватного коврика, без которых Ника обошлась бы. Но в итоге ей эти вещи нравятся. С ними, конечно, лучше, чем без них.

Китаев сбрасывает пуховик, идет на кухню. Света в зеркале снова указывает на выход — вали, мол, понимает Ника. Она сует босые ноги в ботинки, тихо открывает дверь, но на этаже ее ждут парни Китаева. Они стоят у лестницы, не обойти.

— Все в порядке? — Китаев выглядывает с кухни.

Ника кивает, возвращается в квартиру.

— Ты будешь чай? — спрашивает она, нащупывая телефон в кармане.

— Я заварил уже. Все, как ты любишь, садись.

Что делать — Ника садится за стол. Торт уже нарезан, один кусок ждет ее на блюдце. Китаев хозяйничает: наливает Нике чай, придвигает сахарницу, и Ника в который раз поражается его умению чувствовать себя как дома везде и всюду. Она пишет Роме сообщение: приехал Китаев. Отправляет. Блокирует экран.

Что-то скребется. Ника пытается понять, откуда звук. Она же сыпала за плинтус яд, раскладывала ловушки, неужто мало?

— Ты слышишь? — спрашивает она, и Китаев поднимает брови.

— Что?

— Что-то шуршит.

Пару мгновений он прислушивается и качает головой.

— Душа моя, ты ешь давай. Я к тебе по делу. Начальника полиции вчера убили. Друга моего.

— Плохо, — отвечает Ника. Она не испытывала симпатии к Широкову, но он заслуживал не смерти, а тюрьмы скорее. Ну, или хотя бы суда. — Нашли, кто это сделал?

Китаев качает головой, закашливается. Ника молча ждет, когда его приступ уймется.

— С другой стороны, он ведь и так болел.

— Ну ты, конечно, тварь — так говорить. Меня, получается, тоже можно в расход? Или тебя.

Ника многозначительно молчит, смотрит сквозь Китаева, попивая чай.

— А в «приют» зачем ходили с Ромкой и Андреем?

— Захотелось.

— А если они узнают, кто ты?

— Я и не скрывала.

Китаев подается ближе.

— Ты понимаешь же, что так нельзя?

— Мне можно все, — отвечает Ника. — Я — новый аватар Великого духа, если ты не в курсе.

Китаев хмыкает. Шуршание делается громче, когда он открывает рот. Как будто крыса у него внутри, заблудилась в животе.

— Ты думаешь, твой папка что-то там решал? Он был клоуном.