|
Он остается со своей работой за железным витым забором, с надеждой, ожиданием, упрямством, со своими дурацкими представлениями о свободе, которая нужна и ей тоже — так он придумал. Придумал, поверил в это, ощутил себя благородным рыцарем, не смеющим посягать на женскую независимость, и приготовился к ожиданию. И стоит вдалеке от поезда, — бедный, несчастный дурачок — и не может, боится понять, что ей не нужна свобода — такая свобода, — и не нужен Париж — Париж без него, — и ничего, ничего, ничего не нужно, когда на его лице блеф, и губы сложены в ободряющей улыбке, а в глазах — пасмурное, тяжелое, захлебнувшееся дождем небо.
— Мама! Ну, мама! Куда ты? — Давай, Ташка, поторопись. Сейчас поезд тронется. Дай руку, прыгай… — Гражданочка, вы обалдели, что ли?! — Мама, пусти! — Прыгай, я говорю! Ну же, Ташка! — Алена, ты с ума сошла? Ты что делаешь?! Влад, что она делает?! Да возьми же у нее чемоданы! Кирилл уже взял. Он подбежал первым, вырвал из рук чемоданы, схватил Алену за плечи и сильно встряхнул, так что волосы выбились из платка, и его пальцы запутались в них, и дернули случайно, больно, и на глазах у нее снова выступили слезы. — Ты что? — спросил он тихо. — Это все вы! — неожиданным басом заревела Ташка и ткнула его в бок, а пакетом в другой руке шарахнула по ноге. — Наташа, погоди, — вцепилась в нее Юлька, — давай-ка отойдем на минуточку. — Поезд! — со взрослым отчаянием простонала та. — Поезд уходит! Все разом посмотрели. Действительно, уходит. — Ты свихнулась, — убежденно и весело сказал Кирилл Алене, сам дурея от неожиданной, невероятной радости, загрохотавшей в ушах, вспенившей кровь, вломившейся в сердце — без ключей, без отмычек, просто так. Все, и правда, просто. — Я не могу. Понимаешь, не могу, — Алена развела руками, — я чуть с ума не сошла. В небе, чуть было не придавившем ее отчаянием, сияло солнце. — Сошла, милая моя, — сказал тот, кому принадлежали эти небеса, и этот свет, и она сама, — мы оба сошли. — Вот это точно, — пробралась между ними Ташка, — вот это вы правильно заметили. Придурки! Мама, поезд ушел! Ту-ту, понимаешь? И ни в какой Париж мы не поедем! И все из-за этого… Да? Все из-за него? Она ждала подтверждения, хотя и так все было ясно. Алена улыбнулась и потрепала золотистую макушку, не понимая, не видя, что дочери нет дела до ее улыбок, до солнца в синем, васильковом небе. Нет и быть не должно, вот как. — Не трогай меня, — отпрыгнула Ташка, — трогай вон его! — И вмазала еще раз по Кирилловой ноге. И, запрокинув голову, прошипела: — Я тебя ненавижу! Все из-за тебя! Сволочь, сволочь, скотина! — Ташка! — завопила Юлька, а Влад молча кинулся в толпу, вцепился в худенькие, трясущиеся плечи, сжал, потащил, но обида оказалась сильней. Ташка вырвалась и выплюнула матери в лицо: — Ты обо мне и не вспомнила! Тебе плевать на меня! А я… я думала, мы… вместе, всегда будем вместе, мамочка! Я думала, мы в Париж поедем! Я никогда не была в Париже! Я… с ребятами попрощалась, что мне теперь говорить, а? Тебе все равно! Ты только о нем думаешь! Кирилл вдруг схватил ее в охапку, не обратив внимания на пинки и ругательства, которыми Ташка моментально осыпала его. — Хватит. Ну что ты? Она никогда про тебя не забывала! Разве ты не видишь? Таш, мы поедем в Париж! — Никуда мы не поедем! — завыла она, извиваясь в его руках, и невпопад колотя кулачками. |
