Станешь тут фантазеркой! Если работа — не только работа…

И про Аленины шарфы написали тоже. Дескать, именно аксессуары создают подлинный стиль.

Страсти улягутся, думала Ольга, впрочем, не слишком уверенно. Страсти улягутся, и тогда хвалебные статьи будут кстати, и Алена снова сядет за спицы, вдохновленная и слегка притомившаяся от любви.

Неизвестно, правда, можно ли утомиться этим.

Ольге вот точно неизвестно.

Она одна гуляла по Парижу, который оказался похож на зрелого, умного, воспитанного мужчину, знающего толк в любви, еде и романтике, но не слишком горячего, неторопливого и слегка ироничного. Он видел многое, но еще не устал удивляться и удивлять.

Возможно, она все это придумала, потому что ничего больше не оставалось, и вместо того, чтобы любоваться делом рук своих — счастливыми влюбленными в обнимку с воплощенной мечтой — осталось только придумать мечту самой себе. И гулять одной, и сжимать губы, и по ночам разрешать слезам вырваться на свободу.

А потом, вот — заделаться мазохисткой.

Хоть бы прикурить дал кто-нибудь, что ли! Так неохота тащиться в купе, искать дееспособную зажигалку, возвращаться, снова думать, как бы все могло быть, и вспоминать то, чего не было, и мечтать когда-нибудь самой все это попробовать.

А вдруг?

Вдруг кто-то и для нее придумает сказку, а?

…Черт, неужели в этом поезде никто не курит?

Ольга потрясла зажигалкой в воздухе, постучала о стенку, подула на нее зачем-то, но та равнодушно бездействовала.

Сюда бы доктора, что ехал с ней в прошлый раз. Он бы и огонька дал, и успокоительное предложил. Ей как раз только успокоительного и не хватало. И еще повязку на глаза, чтобы не ослепнуть от чужого счастья, когда она выйдет на перрон.

Зачем она поперлась, дура?!

Сидела бы в Москве с Митькой! Впрочем, Митька сидит где-то отдельно от нее, обидевшись на очередную какую-то глупость окончательно и бесповоротно.

Подумаешь, Митька! Завела бы себе еще кого-нибудь. Уж если сказки не получается!

Поезд содрогнулся и встал. Так и не покурив, Ольга потащилась в купе за вещами, мимоходом поглядела в окна, но ничего подобного на счастливое семейство на перроне не увидела.

Вагон они, что ли перепутали?

Или опоздали, зацеловавшись вусмерть!

Или ремонт уже взялись делать, хотя планировали начать только летом.

Эх-х, права была Ташка, вопившая вчера в трубку: «Тетя Оля, они меня с ума сведут!»

Еще как сведут! Зачем она приехала, идиотка?!

В общем, действительно, зря приехала, поняла Ольга, когда выяснилось точно, что на перроне ее никто не ждет. Она достала мобильник и вмиг окоченевшими на январском морозе пальцами набрала номер.

За столько времени могли бы и угомониться, раздраженно думала Ольга, слушая гудки. Давно уж пора — привыкнуть, расцепить объятия и идти по жизни плечом к плечу в невозмутимой уверенности, что так всегда и будет.

Ну, куда запропастились эти помешанные?!

Наконец откликнулся сотовый Кирилла, но почему-то Ташкиным голосом.

— Это я, Наташ, — сказала Ольга с досадой, — вы где?

— Ой, теть Оль, не спрашивайте! Иваныч взялся снег во дворе чистить — у нас знаете сколько снегу навалило! — а мама ему сказала, что надо дворника нанять, и тут такое началось! Два часа уже ругаются! Он что-то про имидж орет, а она про его радикулит. Ой, теть Оль, я больше не могу говорить! Я в игрушку играла, так что на мобильнике сейчас батарейки сдохнут!

Ольга покосилась на примолкшую трубку и подумала: «я тоже сдохну».