|
Как может она дать Лолотте свою лопатку? Ведь лопатка живое существо, зовут ее Элали. У всех предметов имелись тайные имена, произносить которые было запрещено. Кожаную подушку звали Селестина, а ведро называлось господином Гиборелем, как старик садовник из Пон-де-Лэра, который приходил с сотнями горшочков и высаживал на клумбы бегонии и гелиотроп. Дениза сидела у канавки, служившей ей убежищем, доставала из нее полные пригоршни тонкого, теплого песка и просеивала его сквозь пальцы. Если в песке попадался камушек или кусочек раковины, он застревал между пальчиками. Начинался прилив. Дениза наблюдала, как издали набегают маленькие волны; их белая пена расстилалась по песку, а когда они скатывались обратно — омытый ими песок становился блестящим, как тюлень. Слева, в направлении к Диву и Кабуру, в сверкающем лучезарном море с маленьких суденышек ловили рыбу. Дениза думала о том, как хорошо бы уплыть далеко-далеко на такой вот широкой парусной барке, и о том, какие люди «несправедливые и злые».
За ее спиной сидела няня: прислонясь к купальной кабинке и склонив голову над работой, она вязала и беседовала по-французски с «мадемуазель» маленьких Кенэ. — Если бы я только вздумала рассказать все, что я вижу, — говорила няня. — Она дурная женщина… Она целыми днями пишет ему письма… Дениза знала, что няня говорит о ее матери. Она слушала и продолжала пропускать сквозь сито своих ручек тонкий, золотистый песок, — он образовал теперь возле нее небольшой холмик. Около шести няня сказала, что пора возвращаться. Одной рукой она взялась за коляску Бебе, другую дала Шарлотте. Дениза шла позади, за ней волочилась лопатка, скрежетавшая по шершавым плитам тротуара. Дениза знала, что этот звук раздражает няню. Она не дала себя обуть, потому что ей нравилось легкое покалыванье камушков, впивавшихся в кожу. Когда она ступила босыми ногами на крыльцо виллы, его деревянные ступени были еще теплые. Дениза подумала о ванне, о том, как все песчинки, приставшие к ее телу, смоются и образуют на дне как бы маленький пляж.
II
Госпожа Эрпен читала, лежа в шезлонге. Руки у нее были в перчатках; она опасалась, как бы морской воздух не оказал вредного влияния на кожу. На ней был розовый отделанный широкими кружевными воланами пеньюар с высокой талией и с буфами на рукавах, у плеч. Плиссированный низ пеньюара раскрывался как веер. Прекрасное лицо госпожи Эрпен было защищено от солнца прислоненным к шезлонгу белым зонтиком, вышивка которого напоминала узор кромки крыши. Когда Дениза ступила на горячие ступеньки, ее охватило чувство восторга и непреодолимо повлекло к этому воплощению свежести и великолепия. Она обогнала маленьких, которые двигались медленно, и стала подниматься — становилась на ступеньку одной ножкой, тянула вслед за ней другую и наконец подбежала к матери, чтобы поцеловать ее. — Подбери лопатку, Дениза, — сказала госпожа Эрпен, скрежет железа отвлек ее от чтения. Она взглянула на маленькое созданьице в красной фуфайке, круто остановившееся у розовых воланов. — У тебя руки в песке, — сказала она. — Поди умойся… Добрый вечер, няня… Мне пришлось написать столько писем, что я не собралась к вам на пляж… Дети вели себя хорошо? — Нет, совсем даже не хорошо, мадам, — пожаловалась няня. — Дениза опять не дала Лолотте свою подушку. — Право же, Дениза, в последнее время ты становишься совсем несносной, — заметила госпожа Эрпен. — Но я не могу, мама, уступать Селестину Лолотте: она ее ненавидит. — Не говори глупостей, — сказала госпожа Эрпен, — ты уже большая… Ты должна подавать пример… Я всячески стараюсь доставить вам удовольствие; для вас я приезжаю на море, а ты только и думаешь, как бы меня огорчить. |
