Я не мог не разделить смеха дяди по поводу этой характеристической шутки, и, поздравив его с таким благоразумным средством проводить свое убеждение, спросил, каким образом он умел так хорошо поддержать башню, тем более, что так редко навещал ее с тех пор, как выкупил.

   – Видите ли – сказал дядя – несколько лет тому назад, этот несчастный, которого вы видите теперь у меня в услужении, – садовник, ключник, келарь, дворецкий и все, куда вы захотите его употребить, получил отставку как инвалид. Я поместил его сюда, и, так как он превосходный плотник и кроме того прекрасно воспитан, я объяснил ему, в чем заключаются мои желанья, и каждый год откладывал небольшую сумму для поддержек и омеблирования. Удивительно как все это мне дешево стоит: Болт, бедняга, (это его имя) так хорошо понимает дело, и большую часть мебели (которая – вы видите – древняя, и прилична) он собрал по хижинам и фермам околодка. Однакож все еще пропасть комнат пустых, но что делать? – прибавил он, слегка переменяясь в лице, – в последнее время я не мог отложить ничего. Но пойдемте – заключил он, с видимым усилием – посмотрите мою казарму: она по ту сторону залы и выстроена, без сомнения, из бывших служб.

   Проходя чрез двор, мы увидели нашу карету, только что остановившуюся у входа в башню. Голова отца была просунута в окно; он собирал свои книги и, подобно оракулу, метал в миссисс Примминс, за пустоту ею оставленную, проклятия на разные тоны; миссисс Примминс, подняв передник, получала книги и проклятия, вынося их с ангельским терпением, возводя очи к небу, и что-то шептала про «бедные, старые кости.» Кости миссисс Примминс уже двадцать лет обратились в мифы, и вы скорее бы нашли плезиозавр в жирной почве болота Ромнейского, нежели кость в этих слоях мяса, в которые бедный отец мой полагал тщательно закутать своего Кардена.

   Предоставив им мириться между собою и пройдя низким ходом, мы вошли в комнату Роланда. О, конечно, Болт понимал свое лело! он проник до задушевных струн Роландова сердца. Бюффон говорите: l? style – c'est l'homme, в слоге виден человек; здесь о человеке можно было заключить по комнате. Невыразимая, солдатская, методическая опрятность, свойственная Роланду поражала прежде всего: она же была отличительною чертой целого. Потом переходя к подробностям, стояли тут на высоких дубовых полках; книги, которыми отец любил попрекать одаренного пылким воображением брата: Фруассар, Барант, Жоанвиль,Смерть Артура, Амадис, Царица фейСпенсера, богатый экземплярГордыСтрутта;Северные ДревностиМаллета,ГомерПоппе, – сочинения о литье пушек, стрельбе из лука, о соколиной охоте; о фортификации; древнее рыцарство и нынешняя война лежали рядом.

   Древнее рыцарстео и современная война! Взгляните этот кованый шлем, с гербом Какстонов; взгляните на этот трофей, рядом с ним, – Французскую кирассу – на этот старый штандарт (почетную принадлежность руки царя) и скрещенные над ним штыки. А над камином чистые и светлые (их, уверяю вас, чистят каждый день), сабля, чушки и пистолеты самого Роланда. Вот и седло, на котором зашатался он, когда нога… Я вздохнул, я тяжело вздохнул, тихо отошел, и, не будь тут Роланда; я поцеловал бы этот мечь, столько же почтенный как если бы был он Баярдов или Сиднеев.